— Ну, что здесь?.. Черт возьми!
Врач шагнул к кровати, отстранил Рут, наклонился над женщиной. Через некоторое время он повернулся к Мариллу.
— Срочно позвоните по номеру 2167. Скажите Брауну, чтобы он немедленно приехал и привез все для наркоза, операция Брэкстона-Хикса. Понятно? И все, чтобы остановить кровотечение.
— Хорошо.
Врач огляделся.
— Вы можете идти, — сказал он Керну. — Фрейлейн останется здесь. Принесите воды! Дайте мой портфель!
Другой врач появился через десять минут. С помощью Керна и людей, подошедших за это время, помещение рядом с комнатой, где лежала женщина, превратили в операционную. Кровати сдвинули в сторону, столы придвинули друг к другу, подготовили инструменты. Хозяин принес самые яркие лампочки, которые только у него нашлись, и ввинтил их.
— Живо! Живо!
Первый врач просто бушевал от нетерпения. Он накинул белый халат и попросил Рут, чтобы та завязала тесемки.
— Наденьте и на себя! — Он бросил ей халат. — Может, вы нам здесь понадобитесь. Вы сможете смотреть на кровь? Вам не станет плохо?
— Нет, — ответила Рут.
— Хорошо. Молодец!
— Может быть, я тоже могу чем-нибудь помочь? — спросил Керн. — Я изучал медицину, два семестра.
— Сейчас — нет, — врач посмотрел на инструменты. — Начнем.
Свет отражался в его лысине. Дверь была занавешена. Четверо мужчин понесли кровать с тихо стонущей женщиной через коридор в операционную. Глаза женщины были широко раскрыты. Бесцветные губы дрожали.
— Ну, беритесь! — командовал врач. — Приподнимите! Осторожно, черт возьми!
Женщина оказалась тяжелой. У Керна на лбу выступил пот. Его взгляд встретился со взглядом Рут. Она была спокойна, но побледнела и так изменилась, что он едва ее узнал. Сейчас она принадлежала этой женщине, истекающей кровью.
— Так, а теперь уходите все, кому здесь нечего делать! — резко сказал лысый врач. Он взял руку женщины. — Вам не будет больно. Это очень легко, — внезапно заговорил он материнским голосом.
— Ребенок должен жить — прошептала женщина.
— Оба, оба будете жить, — мягко ответил, врач.
— Ребенок…
— Мы его только немного повернем, плечиками вперед. Тогда он молнией выйдет. Только спокойно, совсем спокойно. Наркоз!
Керн, Марилл и еще несколько обитателей отеля стояли в опустевшей комнате женщины. Они ждали, когда могут понадобиться снова. Из соседней комнаты доносилось приглушенное бормотание врачей. На полу были разбросаны розовые и голубые вязаные распашонки.
— Роды, — сказал Марилл Керну. — Так бывает всегда, когда человек появляется на свет… Кровь, кровь и крик! Понимаете, Керн?
— Да.
— Нет, — сказал Марилл. — Не понимаете. Ни вы, ни я. Только женщина, только женщина может ронять это. Вы не чувствуете себя свиньей?
— Нет.
— Правда? А я чувствую. — Марилл протер очки и посмотрел на Керна. — Вы уже спали с женщиной? Нет? Если бы спали, вы бы тоже чувствовали себя свиньей. Здесь можно где-нибудь достать рюмку водки?
Из глубины комнаты появился кельнер.
— Принесите полбутылки коньяка, — сказал Марилл. — Да-да, у меня есть деньги. Тащите быстрее!
Кельнер исчез. За ним — хозяин и двое других. Керн и Марилл остались одни.
— Присядем к окну, — предложил Марилл. Он показал на заходящее солнце.
— Красиво, правда?
Керн кивнул.
— Да, — сказал Марилл. — Все рядом друг с другом. Это что — сирень, там внизу, в саду?
— Да.
— Сирень и эфир. Кровь и коньяк! Ну, прозит!
— Я принес четыре рюмки, господин Марилл, — сказал кельнер и поставил поднос на стол. — Я думал, может… — Он кивнул головой в сторону соседней комнаты.
— Хорошо, — Марилл наполнил две рюмки. — Вы пьете?
— Немного.
— Еврейский порок. Они все трезвенники. Зато они больше разбираются в женщинах. Но женщины не хотят, чтобы их понимали. Прозит!
— Прозит!
Керн выпил. После коньяка он почувствовал себя лучше.
— Это что, только преждевременные роды?
— Да. На четыре недели раньше. От перенапряжения. Поездки, пересадки, волнения, беготня и тому подобное, понимаете? В таком положении женщины не должны этого делать.
— А зачем она это делала?
Марилл снова наполнил рюмки.
— Зачем? — переспросил он. — Потому что хотела, чтобы ребенок был чехом. Потому что она не хотела, чтобы уже в школе на него плевали и обзывали вонючим жиденком.
— Я понимаю, — сказал Керн. — А ее муж не убежал вместе с ней?
— Мужа несколько лет назад посадили за решетку. И знаете — за что? За то, что у него было собственное дело, и потому, что он был усерднее и прилежнее, чем его конкурент на соседнем углу. Что тогда делает конкурент? Он идет в полицию и доносит на работягу: речи, направленные против правительства, руготня или коммунистические идеи. Что-нибудь. Затем мужа сажают за решетку, а конкурент забирает себе его клиентуру. Соображаете?
— Это мне знакомо, — сказал Керн.
Марилл выпил свой коньяк.
— Жестокий век. Мир завоевывается пушками и бомбардировщиками, человечность — концлагерями и погромами. Мы живем в такие времена, когда все перевернулось. Керн. Агрессоры считаются сейчас защитниками мира, а те, кого травят и гонят, — врагами мира. И есть целые народы, которые верят этому!
Через полчаса из соседней комнаты донесся пронзительный квакающий плач.
— Черт возьми! — сказал Марилл. — Они сделали свое дело. В мире стало одним чехом больше. Давайте поднимем бокалы по этому поводу! В честь великого таинства мира. Рождения! Вы знаете, почему оно — таинство? Потому что вслед за ним следует смерть. Прозит!
Открылась дверь. Вошел второй врач, весь в поту, обрызганный кровью. В руках он нес нечто красное, которое квакало и которое он хлопал по спинке.
— Живет, — пробормотал он. — Здесь есть что-нибудь?.. — Он схватил несколько платков. — В крайнем случае, сойдет. Фрейлейн!
Он передал ребенка и платки Рут.
— Выкупайте и запеленайте… не очень туго… старуха знает, как это делать. Хозяйка отеля. И уходите быстрее, здесь запах эфира. Все делайте в ванной.
Рут взяла ребенка. Ее глаза показались Керну в два раза больше, чем обычно. Врач уселся за
