Женщина молчала.

– Бодрый парень, – сказал я.

– Еще бы! – ответил Антонио. – Он здесь с позавчерашнего дня и каждое возражение жены опровергает своим «тебе здесь чудесно живется». Он не хочет ничего видеть; понимаете, ничего. Ни ее страха, ни ее болезни, ни ее одиночества. Вероятно, там, у себя в Берлине, он уже давно живет с другой женщиной – таким же пушечным снарядом, как и он сам, каждое полугодие приезжает сюда с обязательным визитом, потирает руки, развязно подшучивает, озабочен только своими удобствами. Лишь бы ничего не услышать. Здесь это часто бывает.

– А жена уже давно здесь?

– Примерно два года.

Группа молодежи, хихикая, прошла через зал. Антонио засмеялся:

– Они возвращаются с почты. Отправили телеграмму Роту.

– Кто это – Рот?

– Тот, который на днях уезжает. Они телеграфировали ему, что ввиду эпидемии гриппа в его краях он не имеет права уезжать и должен оставаться здесь. Все это обычные шутки. Ведь им-то приходится оставаться, понимаете? Я посмотрел в окно на серый бархат потемневших гор. «Все это неправда, – подумал я. – Всего этого не существует. Ведь так же не может быть. Здесь просто сцена, на которой разыгрывают шутливую пьеску о смерти. Ведь когда умирают по-настоящему, то это страшно серьезно». Мне хотелось подойти к этим молодым людям, похлопать по плечу и сказать: «Не правда ли, здесь только салонная смерть и вы только веселые любители игры в умирание? А потом вы опять встанете и будете раскланиваться. Ведь нельзя же умирать вот так, с не очень высокой температурой и прерывистым дыханием, ведь для этого нужны выстрелы и раны. Я ведь знаю это…»

– Вы тоже больны? – спросил я Антонио.

– Разумеется, – ответил он, улыбаясь.

– Право же, отличный кофе, – шумел рядом пушечный снаряд. – У нас теперь такого вообще нет. Воистину, райский уголок!

Кестер вернулся с метеостанции.

– Мне нужно уезжать, Робби, – сказал он. – Барометр падает, и ночью, вероятно, будет снегопад. Тогда я утром вообще не выберусь. Сегодня еще только и можно.

– Ладно. Мы еще успеем поужинать вместе?

– Да. Я сейчас, быстро соберусь.

– Идем, помогу, – сказал я.

Мы собрали вещи Кестера и снесли их вниз в гараж. Потом мы пошли за Пат.

– Если что-нибудь нужно будет, позвони мне, Робби, – сказал Отто.

Я кивнул.

– Деньги ты получишь через несколько дней. Так, чтобы хватило на некоторое время. Делай все, что нужно.

– Да, Отто. – Я немного помедлил. – У нас там дома осталось еще несколько ампул морфия. Не мог бы ты их прислать мне?

Он поглядел на меня:

– Зачем они тебе?

– Не знаю, как здесь пойдут дела. Может быть, и не понадобится. У меня все-таки есть еще надежда, несмотря ни на что. Каждый раз, когда вижу ее, я надеюсь. А когда остаюсь один, – перестаю. Но я не хотел бы, чтобы она мучилась, Отто. Чтобы она здесь лежала и не было ничего, кроме боли. Может быть, они ей сами дадут, если понадобится. Но все же я буду спокойней, зная, что могу ей помочь.

– Только для этого, Робби? – спросил Кестер.

– Только для этого, Отто. Совершенно определенно. Иначе я не стал бы тебе говорить.

Он кивнул.

– Ведь нас теперь только двое, – произнес он медленно.

– Да.

– Ладно, Робби.

Мы пошли в ресторан, и по пути я зашел за Пат. Мы быстро поели, потому что небо все больше и больше заволакивало тучами. Кестер вывел «Карла» из гаража к главному подъезду.

– Будь здоров, Робби, – сказал он.

– И ты будь здоров, Отто.

– До свидания, Пат! – Он протянул ей руку и поглядел на нее. – Весной я приеду за вами.

– Прощайте, Кестер. – Пат крепко держала его руку. – Я очень рада, что повидала вас. Передайте мой привет Готтфриду Ленцу.

– Да, – сказал Кестер.

Она все еще держала его руку. Ее губы дрожали. И вдруг она прильнула к нему и поцеловала.

– Прощайте! – шепнула она сдавленным голосом.