восковые куклы с раскрашенными лицами. Они выглядели призрачно и развратно. В другой сверкали драгоценности. Потом был магазин, залитый белым светом, как собор. Витрины пенились пестрым, сверкающим шелком. Перед входом в кино на корточках сидели бледные изголодавшиеся люди. А рядом сверкала витрина продовольственного магазина. В ней высились башни консервных банок, лежали упакованные в вату вянущие яблоки, гроздья жирных гусей свисали, как белье с веревки, нежно-желтыми и розовыми надрезами мерцали окорока, коричневые круглые караваи хлеба и рядом копченые колбасы и печеночные паштеты.

Мы присели на скамью в сквере. Было прохладно. Луна висела над домами, как большая белая лампа. Полночь давно прошла. Неподалеку на мостовой рабочие разбили палатку. Там ремонтировали трамвайные рельсы. Шипели сварочные аппараты, и снопы искр вздымались над склонившимися темными фигурами. Тут же, словно полевые кухни, дымились асфальтные котлы.

Мы сидели; каждый думал о своем.

– А странно вот так в воскресенье, Отто, правда? Кестер кивнул.

– В конце концов радуешься, когда оно уже проходит, – сказал я задумчиво.

Кестер пожал плечами:

– Видимо, так привыкаешь гнуть спину в работе, что даже маленькая толика свободы как-то мешает. Я поднял воротник:

– А что, собственно, мешает нам жить, Отто? Он поглядел на меня улыбаясь:

– Прежде было такое, что мешало, Робби.

– Правильно, – согласился я. – Но все-таки? Вспышка автогена метнула на асфальт зеленые лучи. Палатка на рельсах, освещенная изнутри, казалась маленьким, уютным домиком.

– Как ты думаешь, ко вторнику покончим с кадилляком? – спросил я.

– Возможно, – ответил Кестер. – А с чего это ты?

– Да просто так.

Мы встали.

– Я сегодня малость не в себе, Отто, – сказал я.

– С каждым случается, – ответил Кестер. – Спокойной ночи, Робби.

– И тебе того же, Отто.

Потом я еще немного посидел дома. Моя конура вдруг совершенно перестала мне нравиться. Люстра была отвратительна, свет слишком ярок, кресла потерты, линолеум безнадежно скучен, умывальник, кровать, и над ней картина с изображением битвы при Ватерлоо, – да ведь сюда же нельзя пригласить порядочного человека, думал я. Тем более женщину. В лучшем случае – только проститутку из «Интернационаля».

Во вторник утром мы сидели во дворе нашей мастерской и завтракали. Кадилляк был готов. Ленц держал в руках листок бумаги и торжествующе поглядывал на нас. Он числился заведующим отделом рекламы и только что прочел Кестеру и мне текст составленного им объявления о продаже машины. Оно начиналось словами: «Отпуск на юге в роскошном лимузине», – и в общем представляло собой нечто среднее между лирическим стихотворением и гимном.

Мы с Кестером некоторое время помолчали. Нужно было хоть немного прийти в себя после этого водопада цветистой фантазии.

Ленц полагал, что мы сражены.

– Ну, что скажете? В этой штуке есть и поэзия и хватка, не правда ли? – гордо спросил он. – В наш деловой век нужно уметь быть романтиком, в этом весь фокус. Контрасты привлекают.

– Но не тогда, когда речь идет о деньгах, – возразил я.

– Автомобили покупают не для того, чтобы вкладывать деньги, мой мальчик, – пренебрежительно объяснял Готтфрид. – Их покупают, чтобы тратить деньги, и с этою уже начинается романтика, во всяком случае для делового человека. А у большинства людей она на этом и кончается. Как ты полагаешь, Отто?

– Знаешь ли… – начал Кестер осторожно.

– Да что тут много разговаривать! – прервал его я. – С такой рекламой можно продавать путевки на курорт или крем для дам, но не автомобили.

Ленц приготовился возражать.

– Погоди минутку, – продолжал я. – Нас ты, конечно, считаешь придирами, Готтфрид. Поэтому я предлагаю – спросим Юппа. Он – это голос народа.

Юпп, наш единственный служащий, пятнадцатилетний паренек, числился чем-то вроде ученика. Он обслуживал заправочную колонку, приносил нам завтрак и убирал по вечерам. Он был маленького роста, весь усыпан веснушками и отличался самыми большими и оттопыренными ушами, которые я когда-либо видел. Кестер уверял, что если бы Юпп выпал из самолета, то не пострадал бы. С такими ушами он мог бы плавно спланировать и приземлиться. Мы позвали его. Ленц прочитал ему объявление.

– Заинтересовала бы тебя такая машина, Юпп? – спросил Кестер.

– Машина? – спросил Юпп.

Я засмеялся.

– Разумеется, машина, – проворчал Готтфрид. – А что ж, по-твоему, речь идет о лошади?

– А есть ли у нее прямая скорость? А как управляется кулачковый вал? Имеются ли гидравлические