Равик позвонил у входа в квартиру акушерки. Ждать пришлось довольно долго. Наконец ему открыл мужчина с лицом, густо заросшим черной щетиной. Увидев Равика, он придержал дверь.

— Вам чего? — пробурчал он.

— Я хотел бы поговорить с мадам Буше.

— Она занята.

— Не важно. Могу подождать.

Небритый человек хотел было закрыть дверь.

— Если нельзя подождать, согласен через четверть часа зайти снова, — сказал Равик. — Но уже не один, а с неким лицом, которое она примет при любых обстоятельствах.

Небритый злобно уставился на него.

— Что это значит? Что вам надо?

— Я уже сказал. Хочу поговорить с мадам Буше. Человек задумался.

— Подождите, — сказал он и захлопнул дверь. Равик оглядел обшарпанную, выкрашенную коричневой краской дверь, жестяной ящик для писем и круглую эмалированную табличку с фамилией. Сколько горя и страха прошло через эту дверь! И все из-за нескольких бессмысленных законов, вынуждавших женщин обращаться не к врачам, а к коновалам. Разве благодаря этим законам удалось сохранить хоть одного ребенка? Женщина, не желающая рожать, всегда находит способ обойти закон. А что в конце концов получается? Тысячи женщин ежедневно губят свое здоровье. Дверь снова отворилась.

— Вы из полиции? — спросил небритый.

— Если бы я служил в полиции, то не стал бы так долго дожидаться за дверью.

— Проходите.

Небритый провел Равика по темному коридору в комнату, до отказа заставленную мебелью. Плюшевый диван, несколько позолоченных стульев, поддельный обюссонский ковер, декоративные шкафчики орехового дерева, на стенах эстампы в пасторальном стиле. Перед окном на металлической подставке клетка с канарейкой. Повсюду, где только было место, виднелись фарфоровые статуэтки и посуда.

Появилась мадам Буше. Ее непомерно толстое тело облегало кимоно отнюдь не первой свежести. Не женщина — чудовище. Но лицо ее было гладким и даже миловидным, если бы не беспокойно бегавшие глаза.

— Что вам угодно, мсье? — деловито спросила она.

Равик встал.

— Я пришел от Люсьенны Мартинэ. Вы сделали ей аборт.

— Чушь! — сразу же ответила женщина. Она держалась совершенно спокойно.

— Не знаю я никакой Люсьенны Мартинэ и не делаю никаких абортов. Видимо, вы ошиблись или были введены в заблуждение.

Казалось, она считает вопрос исчерпанным и вот-вот уйдет. Но она не уходила. Равик ждал. Она снова обернулась к нему.

— У вас еще что-нибудь? — спросила Буше.

— Аборт оказался неудачным. У девушки было тяжелое кровотечение, она едва не умерла. Пришлось сделать операцию. Я оперировал ее.

— Ложь! — внезапно зашипела Буше. — Все ложь! Подлюги проклятые. Сами черт знает что себе делают, а потом норовят еще и других втянуть. Я ей покажу! Проклятые подлюги! Мой адвокат все уладит. Меня здесь все знают, я всегда аккуратно плачу налоги. Хотелось бы посмотреть, как эта наглая тварь, эта потаскушка…

Равик изумленно смотрел на Буше. Взрыв ярости совершенно не отразился на ее лице. Оно по- прежнему оставалось гладким и миловидным, только рот округлился и выплевывал слова, точно пулемет.

— Девушка просит не так уж много, — прервал он акушерку. — Всего-навсего хочет получить свои деньги обратно.

Буше расхохоталась.

— Деньги? Обратно? Разве я что-нибудь от нее получала? Когда это было? А расписка у нее есть?

— Конечно, нет. Не станете же вы выдавать расписки.

— Да я и в глаза ее не видела. Кто ей поверит?

— Поверят. Есть свидетели. Ее оперировали в клинике доктора Вебера. Осмотр дал совершенно ясную картину. Составлен протокол.

— Составьте хоть тысячу протоколов! Кто подтвердит, что я хоть пальцем прикоснулась к ней? Клиника! Доктор Вебер! Со смеху помрешь! Лечить этакую тварь в шикарной клинике! Делать вам больше нечего, что ли?

— Напротив, дел у нас предостаточно. Послушайте. Девушка уплатила вам триста франков. Она может предъявить иск за увечье…

Дверь растворилась. Вошел человек с лицом, заросшим щетиной.

— Что случилось, Адель?

— Ничего. Подумать только! Иск! Пускай подает в суд — сама же и сядет. Ее посадят первую, как пить дать. Придется же ей сознаться, что сделала аборт. Но попробуй-ка докажи, что это я… Не выйдет!

Мужчина с черным от щетины лицом промычал что-то невразумительное.

— Помолчи, Роже! — сказала мадам Буше. — Ступай отсюда!

— Брюнье пришел.

— Ну и что с того? Пусть подождет. Ты ведь знаешь…

Роже кивнул и исчез. Вместе с ним исчез и сильный запах коньяка. Равик потянул носом.

— Старый коньяк, — сказал он. — По меньшей мере тридцати, а то и сорокалетней выдержки. Блажен человек, который уже днем пьет такой коньяк.

С минуту мадам Буше остолбенело глядела на него. Затем медленно произнесла:

— Верно. Хотите рюмочку?

— Почему бы и нет?

Несмотря на свою тучность, она поразительно быстро и бесшумно подошла к двери.

— Роже!

В дверях появилось все то же заросшее черной щетиной лицо.

— Опять лакал дорогой коньяк? Не ври — от тебя несет! Принеси бутылку! Не возражай! Неси!