понравившаяся Льву Николаевичу, и дальше 'Feurzauber' Вагнера, 'Риголетто', парафраза Листа, его же 'Nocturn No 3', увертюра 'Тангейзера' Вагнера и даже шубертовский 'Militaire Marsch' и др. Между прочим, была исполнена одна из вещей Грига. Лев Николаевич выслушал ее очень внимательно, но по окончании сказал: - Я не люблю Грига. - И, немного помолчав, добавил: - И вообще, не люблю декаденщины, - причем губы его сложились в усмешку. Демонстрация пьес продолжалась около 1 1/2 часа. Чем ближе время подходило к 12, тем чаще спутники Льва Николаевича поглядывали на часы. Как во время исполнения пьес, так и по окончании музыки, в Льва Николаевича было сделано множество фотографических снимков. Кроме личного фотографа В. Г. Черткова, мистера Т., Лев Николаевич дал разрешение сделать снимок приглашенному фотографу И. К. Фишеру. Во время сеанса Л. Н. был необыкновенно весел и много шутил. Он несколько раз обращался к присутствующим с вопросом: 'Смирно я сижу?' - и сам же отвечал: 'Сижу, как статуя...' Во время снимания Л. Н. настоял на том, чтобы служащие, находящиеся в зале, непременно снялись вместе с ним. Уезжая, Л. Н. очень благодарил представителей фирмы. Надо было видеть, с какою легкостью Л. Н. вскочил на извозчичью пролетку. Этого никто не ожидал. Александра Львовна, обычно очень внимательно следящая за Львом Николаевичем и постоянно его предупреждающая, не успела даже сказать своего обычного 'Осторожнее, отец...'. Все сели, длинная фигура В. Г. Черткова, севшего в одну пролетку с Л. Н., заслонила собой фигуру дорогого московского гостя. Лев Николаевич поехал на Брянский вокзал, откуда он уехал в именье известного Пашкова, близ ст. Апрелевка.

Комментарии

Л. Н. Толстой в Москве. - Голос Москвы, 1909, 6 сентября, No 204. Автор статьи не установлен.

1* Томас Тапсель (?-1915). 2* Игнацы Ян Падеревский (1860-1941), польский пианист и композитор.

'Русские ведомости'. У Л. Н. Толстого

От Москвы до усадьбы на 36-й версте по Брянской жел. дор. близ деревни Крекшино, где живет сейчас семья Чертковых, Лев Николаевич со всеми своими спутниками доехал третьего дня вполне благополучно. В общем вагоне 3-го класса, в котором ехал Л. Н., ему, естественно, не дали покоя. К нему присаживались с самыми разнообразными вопросами. Л. Н. терпеливо все выслушивал и высказывался. Так, напр., один земский врач довольно продолжительно развивал перед Л. Н. план замены для дачной молодежи футбола, танцев и т. п. земледельческим трудом и т. д. Еще более хлопот Л. Н. причинила целая группа лиц, обступивших его с просьбами дать свое факсимиле на купленных ими карточках Льва Николаевича, Лев Николаевич безропотно удовлетворял и все эти просьбы. Кондуктор поезда, не имея карточки Л. Н., преподнес ему для подписи два снимка с памятника Гоголю в Москве. Л. Н., к несказанной радости кондуктора, и на них поставил свое факсимиле. В начале пути Л. Н. чувствовал себя утомленным, но в конце приободрился и высказал, что поездка в вагоне - большое удовольствие. Усадьба, в которой гостит сейчас у В. Г. Черткова Лев Николаевич, лежит в 1 1/2 верстах от полотна железной дороги. К ней ведет довольно плохая проселочная дорога, густо обсаженная березой и другими деревьями. Усадьба стоит в четверти версты от деревни Крекшино, в густом, искусственно насаженном парке. Центральное здание усадьбы - двухэтажное, высокое, белое строение с широкой террасой впереди. Вблизи усадьбу облегает красивый пруд, а дальше, вокруг, - лес и поляны. Комната, в которой живет сейчас Л. Н., находится в нижнем этаже дома, с высокими и широкими окнами и белоснежными сплошными занавесями. Лев Николаевич чувствует себя совершенно бодро. Вчера вместе с В. Г. Чертковым и другими гостями Л. Н. совершил свою первую поездку по окрестностям. Вообще семья Чертковых прилагает все старания к тому, чтобы жизнь Л. Н. в их усадьбе ничем не разнилась в распределении времени - часов работы, прогулок, еды и т. п. - от обыкновенной, сложившейся для Л. Н. в Ясной Поляне. Для верховой езды Л. Н. В. Г. Чертковым приготовлена хорошо выезженная лошадь. При Льве Николаевиче, как сообщалось уже, находится в усадьбе его дочь Александра Львовна, врач г. Маковицкий и его старый друг-слуга. Кроме четы Чертковых в усадьбе сейчас есть еще и молодежь, относящаяся, понятно, к Льву Николаевичу с большой любовью. Делясь с окружающими своими впечатлениями от Москвы, Лев Николаевич, между прочим, высказал, что несколько случаев массового общения с людьми (главным образом на вокзалах) доставили ему мало радости. В общении между людьми, сказал он, - самое важное, чтобы они видели прежде всего друг в друге человека. А так как он, 'к сожалению, - как дословно выразился Лев Николаевич, - человек, что называется, с именем', то получается в отношениях какая-то фальшь... И стыдно как-то!.. Уличная жизнь города, от которой Л. Н. отвык, произвела на него большое впечатление. 'Чужое все это мне, - говорил Л. Н., - вся эта масса мечущихся людей'... Но, цитируя одного древнего мудреца, Л. Н. выразил сожаление, что оторвался от этой части человеческой жизни, так как, оторвавшись от части людей, теряешь много в представлении о всем человеческом. Л. Н. не прервал своей работы. Сейчас им обрабатывается популярная статья для народа об абсурде многих общепризнанных фетишей в жизни (*1*). Занимает его еще сильно другая тема - ответ одной польке о польском вопросе (*2*). Как сообщалось уже, у Чертковых Л. Н. пробудет неделю, и быть может, и больше.

Комментарии

У Л. Н. Толстого. - Русские ведомости, 1909, 6 сентября, No 205. В комментарии к 'Яснополянским запискам' Маковицкого автором корреспонденции без достаточных оснований назван Д. С. Нейфельдт (см. кн. 4, с. 41 и 439).

1* 'Разговор с прохожим' (т. 37). 2* 'Ответ польской женщине' (т. 38).

'Речь' А. Хирьяков. Около Л. Н. Толстого

Четвертого сентября Л. Н. Толстой приехал в имение Крекшино, чтобы провести несколько дней в обществе своего друга В. Г. Черткова, высланного из Тульской губернии по проискам некоторых черносотенных дворян и местной администрации. Так как мне пришлось как раз в это время гостить у Черткова, то я и считаю своим долгом поделиться с читателями своими впечатлениями. Второй час дня. В доме, где живут Чертковы, хлопоты и суета. Это довольно большой двухэтажный каменный дом в английском вкусе, так называемого елисаветинского стиля. С обеих сторон дома прекрасные зеленые лужайки, а дальше за ними прекрасный парк тоже наподобие английских парков. Как раз для Чертковых, еще недавно принужденных жить в Англии и еще не забывших своего изгнания. Самого Черткова нет дома. Он уехал в Москву и приедет вместе со Львом Николаевичем. Сестра его жены, невестка Льва Николаевича О. К. Толстая (*1*), поминутно заглядывает в комнату, предназначенную для великого писателя, заботливо осматривая: не забыто ли что? Как долго тянется время! Но вот где-то слышится лай собак и стук приближающейся линейки. О. К. Толстая кричит мне, что долгожданные гости приближаются. Мы все выбегаем и видим, как к балкону подъезжает линейка, в которой сидит дочь Льва Николаевича Александра Львовна, Чертков и д-р Маковицкий, а за ними, верхом на темно-гнедой лошади, легкой рысцой приближается и сам Лев Николаевич. Мне становится жаль, что я не захватил из моей комнаты фотографического аппарата; так картинно сидит на лошади этот старый богатырь; но уже поздно, да, пожалуй, и не совсем ловко вместо приветствия нацеливать на человека фотографический аппарат. Лев Николаевич подъезжает к балкону и ловко спрыгивает на землю. Он бодр, светел, весь еще под впечатлением своей московской прогулки. По отзывам очевидцев, это было какое-то чуть что не триумфальное шествие. Все сразу узнавали великого писателя, все невольно обращали внимание и спешили к нему и за ним. На вокзале один носильщик, несший вещи какой-то дамы, бросил вещи и, не обращая внимания на крики их владелицы, побежал за Толстым. Люди курившие, при входе Льва Николаевича, переставали курить, бросая на пол недокуренные папироски. А виновник всей этой суматохи только конфузился, не зная, как бы сделаться незаметнее, как бы поменьше привлекать внимания окружающих. На другой день после приезда Л. Н. получилось известие, что фирма Циммерман присылает в Крекшино музыкальную машину 'Миньон', игра которой так понравилась Льву Николаевичу. Это, конечно, опять заставило вспомнить Москву, и в частности те пьесы, которые слушал Лев Николаевич. - Какие чувства заставляет переживать музыка, - замечает Лев Николаевич, инструмент играет, а я чувствую, что это все я. Я такой мужественный, я такой нежный, я страдающий, я веселый... Когда к музыке присоединяют слова, они мне не нужны, они только мешают. - Ну как же мешают, - возражает кто-то, - а если слова прекрасны и сливаются с музыкой в одно целое? Разве тогда они могут мешать? - Не знаю, не знаю, - говорит Л. Н., - может быть, слова и нужны, но мне-то лично при музыке их не надо. Мне все равно, что слова, что просто трам-трам. Я воспринимаю мысль автора, выраженную в звуках, и она будит во мне известные чувства, которые могут не соответствовать прибавленным к музыке словам. Лев Николаевич с увлечением говорит о музыке, о важности простоты в музыке, так же как и в литературе, и тут же ловит