(1839-1897), его теорию 'единого налога' на землю. 7* 4 января 1908 г. Толстев получил в подарок от американского изобретателя Томаса Эдисона (1847-1931) звукозаписывающий аппарат фонограф. 8* Толстой возобновил занятия с яснополянскими детьми в октябре 1907 г.

'Русские ведомости' П. Сергеенко. В Ясной Поляне

(Вечерние курсы)

I

По косогору оврага, отделяющего сельцо Ясную Поляну от графской усадьбы, тянутся холодные зимние тени. Никогда, говорят, Ясная Поляна еще не была так занесена снегами и как бы отрезана от всего мира, как в текущем году. Особенно бросается это в глаза, когда подъезжаешь к усадьбе не со стороны тульского шоссе, а со стороны деревни. Точно два разобщенных, молчаливых лагеря. Нигде ни следа. Ни одной вешки, поставленной на повороте заботливой рукой. В усадьбе загораются огни. Просвечиваясь чрез отягченные инеем деревья, огненные блики придают длинному двухэтажному дому характер какого-то волшебного замка... Воздух делается чутким и звонким, как тонкая льдинка.

II

На горе, в занесенной снегом деревне, тоже загораются огни. И молчаливый лагерь как бы оживает. Слышатся детские голоса. Они все громче разносятся по всей окрестности. Ванька пронзительно выкликает Федьку, Федька - Ваську. И таинственный синий овраг, казавшийся непроходимым, вдруг наполняется, как проснувшийся дортуар, звонкими голосами и веселым задором детей... Дети шумной гурьбой сбегают по косогору на занесенный снегом пруд и, пронзительно визжа и барахтаясь в свежем пушистом снегу, с победоносными криками направляются к графскому дому, точно завоеватели какие-нибудь. Все это 'вольнослушатели' яснополянских вечерних курсов. В Ясной Поляне - опять 60-е годы (*1*). Л. Н. Толстого опять потянуло к старой, невыветрившейся симпатии - к юной крестьянской России. И в его усадьбе - опять вечерние общеобразовательные курсы, а в комнатах - опять географические карты, глобусы и т. п. Но и курсы, и все - уже как бы под другим меридианом и при другом освещении. Тогда, в начале 60-х годов, Л. Н. искренно учительствовал и совершенно серьезно думал установить с деревней новые, независимые человеческие отношения, оставляя вне классов все по-старому: все вековечные овраги незаполненными общими с народом усилиями... Но этот мираж быстро рассеялся. И через некоторое время Л. Н. сам говорил об этом как о своей 'внутренней школе', через которую он должен был пройти: - Это последняя моя 'любовница' меня очень сформировала. И мне трудно теперь себя понять таким, каким я был год тому назад... Дети ходят ко мне и приносят с собой для меня воспоминания о том учителе, который некогда был во мне, но которого уже не будет... И теперь Л. Н. уже не учительствует, а, как сам он говорит, пользуется занятиями с детьми, 'чтобы самому поучиться у них'. И он очень дорожит общением с крестьянской детворой и пытливо прислушивается к детскому мнению, точно раздумывая, какой урожай дадут миру эти русские озими? III

Из деревни по косогору шумно сбегает новая группа детей. Молчаливый яснополянский парк, точно старик, убеленный сединами, вздрагивает иногда и, затрещав отяжелевшими ветвями, сыплет на землю снежную пыль. Это вызывает новый прилив задора. Дети визжат и толкают друг друга в снежные сугробы, как в вороха лебяжьего пуха. За визгом и криками дети не слышат пискливого голоса, взывающего к ним. Вдали плетется малыш в больших валенках и женском платке. Это, вероятно, и стесняет свободу его движений. Он поминутно завязывает в глубоком снегу, кряхтит и сопит. Руки у него мокры от снега и озябли. Но он настойчиво преодолевает все препятствия и, нащупав ногами протоптанную дорожку, буйно устремляется к крыльцу графского дома. Достигнув заветной двери с тугой пружиной, малыш, весь в снегу и испарине, с трудом одолевает дверь и победоносно просится прямо в 'аудиторию', т. е. в комнату для гостей, приспособленную для занятий с детьми. От малыша на аршин веет морозной свежестью и горячим, порывистым дыханием. Молодой, исполнительный слуга, бегающий с деловым видом по лестнице наверх и обратно, тщетно делает мимоходом замечания крестьянским мальчикам, чтобы они не хлопали так сильно дверью, не вносили с собой столько снега и вообще вели себя 'поаккуратнее'. Но дети, очевидно чувствовавшие себя как дома, оставались детьми и вели себя с полной непринужденностью. До церемоний ли, понимаете, тут, когда дело касается наук!

IV

Наверху, в столовой, кончали обед. Услышав громкое хлопанье дверью внизу, Лев Николаевич оживился и сказал шутливо: - Мои учителя пришли. Но вид у него в этот вечер был нездоровый - с красноватыми веками и впалыми щеками. Он не совсем хорошо себя чувствовал, плохо спал ночью и плохо работал. Это, как всегда, отразилось на нем. По лицу графини Софьи Андреевны мелькнула тень беспокойства. Она наклонилась к мужу и с тревожной ноткой сказала: - Ты бы отдохнул немного после обеда... Занятия с мальчиками так утомляют тебя... - Нет, почему же? - ответил успокоительно Л. Н., видимо подбадривая себя, чтобы успокоить графиню. И, поднявшись, он прошел, старчески сутулясь, в свой кабинет, а через минуту вышел оттуда с приготовленными для лекции бумагами и оживленным лицом... У него был вид старого немецкого профессора, дающего приватные уроки. Скрипя ступеньками по лестнице, Л. Н. почти юношеской походкой быстро сошел к ожидавшим его детям. Дети, увлеченные местническим спором, где кому сидеть, при появлении Льва Николаевича весело закричали: - Здрасте, Лев Николаевич! Здрасте, Лев Николаевич! Некоторые мальчики, однако, сейчас же, нисколько не стесняясь присутствием Льва Николаевича, перенесли свое внимание на спор о местах и, напирая один на другого, враждебно ворчали: - Не пхайся! - А ты не лезь!.. Но были и такие, которые все время не спускали глаз с милого учителя и зорко следили за каждым его движением. Как бы не видя и не слыша ворчунов, Лев Николаевич приступил к занятиям. Он был кроток и сосредоточен. И может быть, действительно не слышал ворчунов, как музыкант не слышит уличного шума во время исполнения любимой пьесы. Аудитория налаживалась сама собою.

V

Л. Н. подошел к деревянной перегородке с пришпиленной к ней географической картой и, указав на ней и разъяснив, что такое 'северный полюс', начал читать приготовленную лекцию о знаменитом путешествии Нансена (*2*). Л. Н. читал не повышая, не поднимая голоса и вообще не тонировал и не подлаживался под детский стиль, но от времени до времени делал пояснительные вставки, что такое 'Норвегия', 'полярные страны' и т. п., и показывал на карте путь Нансена. Аудитория на этот раз, однако, налаживалась плохо. С одной стороны, самая идея Нансена найти зачем-то какой-то 'северный полюс', очевидно, не захватывала внимания крестьянских детей, а с другой - неугомонившиеся ворчуны нервировали аудиторию своей возней и спорами. Л. Н. продолжал читать о приключениях Нансена, не делая ни одного замечания. Но местнические страсти вдруг снова вспыхнули и заглушили голос Льва Николаевича. Он жалостливо взмолился. - Ой, ребята, вы не даете заниматься! Но сейчас же как бы смутился, прервал чтение и перенес внимание на разрешение спорного вопроса. Оказалось, что некоторым действительно сидеть негде. Избранных было больше, нежели званых. Но часть аудитории уже заинтересовалась путешествием Нансена и принялась сама устанавливать порядок: - Тише! Молчите! И постепенно Нансен начал завладевать общим вниманием. Некоторые фразы и слова из лекции вызывали замечания и оживленный обмен мыслей. Л. Н. прочитал о полярных морозах, достигающих 50°. Послышался детский вздох: - И вот, должно быть, холодно! Аудитория загудела и начала вместе с лектором сравнивать яснополянские холода с полярными... И образ Нансена с его выносливостью и приверженностью идее стал, очевидно близок яснополянским детям. (На другой день они рассказы вали о Нансене сознательно и толково.) Лекция продолжалась около 20-ти минут. Но и за это время Л. Н. успел 'кое-чему научиться', как он впоследствии говорил. Дети научают его сосредоточивать внимание на сердцевине предмета и выражать свои мысли с наивозможной ясностью. - И как только, - говорил он, - сам усвоишь что-нибудь ясно и выразишь ясно усвоенную мысль, дети мгновенно схватывают. Ах, какие это молодцы! Особенно хороши два мальчика. Они никогда не заявляют о себе. Но когда их спросишь, всегда отвечают удивительно хорошо. Только вот я сам часто путаюсь, пока доберусь до сути и найду для нее подходящую форму.

VI

После географии, в связи с Нансеном, началась проверочная беседа о предыдущей лекции: 'Что такое время?' И как только Лев Николаевич заговорил о времени, аудитория встрепенулась и зашумела, точно молодой лес. - Я знаю!.. Позвольте мне сказать, Лев Николаевич!.. И несколько детских лиц, горевших мыслью, потянулось к Льву Николаевичу. Но он не поддавался соблазну, а, окинув аудиторию своими все