прошли по пансионерскому мужскому отделению, далее в наблюдательное, полуспокойное, спокойное и наконец в беспокойное отделение. В наблюдательном отделении Лев Николаевич подробно осмотрел изолятор, который несколько раз называл 'карцер', спрашивал, кого сюда помещают. В садике этого отделения он снялся среди душевнобольных. Наиболее долго он здесь говорил с испытуемым Поповым (paranoia chronica) и заболевшим психически арестантом Федоровым (также paranoia chronica). Между прочим, первый из этих больных спросил Льва Николаевича, придет ли на земле бессмертное царство и скоро ли оно придет. Из расспросов оказалось, что Попов под 'бессмертным царством' разумел такую жизнь, когда человек не будет обижать другого человека, всем будет хорошо жить и т. п. На этот вопрос Лев Николаевич ответил: 'Такая жизнь несомненно наступит на земле', - и далее на дополнительный вопрос о времени наступления: 'Мы не знаем, когда она наступит, но она наступит; каждый человек должен стараться, чтобы такая жизнь наступила скорее, а для этого каждый должен жить хорошей нравственной жизнью'. Этому же больному Лев Николаевич сказал, что он одинаково относится к Евангелию, Брамизму, Буддизму и Конфуцианству, где такая жизнь возвещается. Когда тут же зашла речь об отлучении великого старца от православной церкви (*1*), он сказал спокойно: 'Ну и на здоровье. Это их дело'. Затем Попов заметил, что вот Лев Николаевич сказал так: 'Душа у всех одинакова'. В дальнейшем Попов стал и Льву Николаевичу высказывать свой бред, что он, Попов, Петр Великий, живет уже 200 лет и т. д., Лев Николаевич продолжал слушать, затем пытался переубеждать больного и просил его 'так' не говорить, добавив: 'Вы так хорошо начали говорить, а теперь говорите другое'. Простившись с этим больным, Лев Николаевич подошел к следующему своему собеседнику, больному Федорову, и, узнав от него, что он старообрядец с Рогожского кладбища, произнес: 'Среди старообрядцев с Рогожского кладбища у меня много друзей'. Когда Льву Николаевичу сообщили, что этот Федоров осужден военно-окружным судом на смертную казнь, которая ему заменена бессрочной каторгой, великий старец при словах 'смертная казнь' как бы из глубины души издал возглас: 'Ах!' и покачал головою. Направляясь к выходу из садика этого отделения, Лев Николаевич спросил окружающих врачей о том, может ли он этим больным прислать книг своего произведения. Лев Николаевич непременно, несмотря на предупреждения о небезопасности, захотел побывать в беспокойном мужском отделении; в садике этого отделения он долго оставался и безбоязненно беседовал с самыми опасными в смысле агрессивности больными. Что именно говорил здесь Лев Николаевич, я не знаю, так как ради его охраны многие врачи и я также, встав около него, повернулись лицом к окружающим больным и за последними внимательно следили. Желающих переговорить со Львом Николаевичем оказывалось все больше и больше, кругом сходились, образовалась порядочная толпа; в связи с этим шум около Льва Николаевича усилился. Под конец еще возбудились несколько слабоумных больных и стали издавать бессмысленные громкие крики. Когда Лев Николаевич выходил из садика этого отделения, крик был невероятный, а Лев Николаевич со слезами на глазах сказал: 'Простите, простите, что я их так разволновал'. Затем прошли в мастерские при мужском спокойном отделении. Посмотрел внимательно, но опять-таки заинтересовался больше личностью, чем обстановкой, вступал в разговор с работающими душевно больными, расспрашивал больных, почему они находятся в лечебнице. Часто различных больных Лев Николаевич спрашивал: 'Какой губернии?' На женской половине в наблюдательном отделении Льва Николаевича увидела больная Аннина (dementia paranoides) и стала его всячески бранить, правильно называя его по имени и фамилии, Лев Николаевич заметил: 'Что она имеет против меня?' - и прошел дальше. В том же отделении одна больная при виде проходивших обнажилась, Лев Николаевич сказал, обращаясь к сопровождавшему его Черткову: 'Заметили ли вы, что сделала эта женщина?' - и тут же добавил слова, по-видимому относящиеся к душевно больным: 'Женщины циничнее мужчин'. Проходя по спокойному женскому отделению, Лев Николаевич встретил больную, ныне выписавшуюся Б., поправлявшуюся после алкогольного психоза (Alcoholismus chronicus). После объяснения врача, какое заболевание имеется в этом случае, он спросил, часто ли бывают психические заболевания под влиянием злоупотребления алкоголем и чем такие заболевания характеризуются. После этого пришли в помещение конференции врачей, разговаривали относительно группировки больных по отделениям. Но лишь только Лев Николаевич услыхал, что он не проходил по женскому беспокойному отделению, которое, как непроходное, осталось в стороне, он немедленно и непременно пожелал опять идти в отделения, для того чтобы осмотреть это отделение. В женском беспокойном отделении он был сразу окружен шумливыми беспокойными больными. Кто просил о выписке, кто пятачок, кто чтобы пускали в церковь, были и такие, которые просто бесцельно кричали. Уходя из этого отделения, Лев Николаевич спросил о религиозности больных; получив ответ, что многие больные, особенно эпилептички, религиозны, он поинтересовался узнать, каким образом удовлетворяются религиозные потребности больных. Затем он сказал, что душевно больные несчастны, что врачам-психиатрам нелегко видеть страдания их и что психиатры, вероятно, долго не могут привыкнуть смотреть на своих больных как на 'больничный материал'. Осмотр лечебницы продолжался около 2 часов. После него Лев Николаевич на дворе лечебницы снялся вместе со всеми врачами. Кроме этого, следует отметить то обстоятельство, что Лев Николаевич интересовался жизнью низших служащих и осмотрел помещение для них при одном из отделений. По пути в отделения Лев Николаевич заходил в электро-водолечебницу, посмотрел души, электрические аппараты и электрическую световую ванну. Когда ему демонстрировали подвижной душ, или, как его чаще называют, душ Charcot, то Лев Николаевич сделал какую-то пометку в своей записной книжке; точно так же, когда врач, дающий объяснения, сказал, что шкаф для электричества световых ванн устроен по идее Kellog'a, Лев Николаевич переспросил фамилию и быстро сделал пометку в своей записной книжке (*2*). По поводу демонстрируемых приборов он часто задавал вопрос: 'Помогает ли?' Так осматривал Лев Николаевич Московскую Окружную лечебницу для душевнобольных. Резко бросалась в глаза разница между осмотром лечебницы кем-либо из лиц, не знакомых специально с психиатрией. Первые идут туда, куда их ведут, и видят то, что им показывают, Лев же Николаевич прежде всего непременно пожелал осмотреть наблюдательное отделение, а также, несмотря на отсоветывания, беспокойные отделения, ради одного из беспокойных отделений он даже второй раз отправился в обход. Мысль такого плана в осмотре лечебницы ясна, проста и глубока: именно в тех отделениях, где пребывают опасные и беспокойные больные, естественно, режим менее свободный, более стеснительный; больным в тех отделениях не так удобно и уютно, и вот оценить эти отделения, увидеть худшее, если можно так выразиться, в лечебнице, посмотреть, как обращаются с больными в этих отделениях, - разве не значит это получить истинное представление о характере учреждения. Равным образом особенность осмотра Льва Николаевича, заключающаяся в интересе к условиям жизни низших служащих, также характерна. Но самое важное, что должно быть отмечено из знаменательных моментов пребывания Льва Николаевича в психиатрической лечебнице, - это его обращение с больными. Деятельность психиатра зиждется на теоретической подготовке и на практических знаниях, но, кроме того, на принципах любви к страждущему. Последнее не следует недооценивать в области призрения душевнобольных. Не обладая, по-видимому, теоретическими и практическими знаниями по психиатрии, Лев Николаевич, как и следовало ожидать, относился к душевнобольным именно так, как этого требуют идеалы любви к страждущему, и с этой стороны явил лишний раз высокий личный пример, как можно было бы относиться к душевнобольным.

Комментарии

В. Люстрицкий. Лев Николаевич Толстой в Московской окружной лечебнице для душевнобольных. - Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии, 1910, декабрь, No 12. В примечании к статье указывается, что текст статьи впервые сообщен В. В. Люстрицким на собрании врачей в толстовские траурные дни - 11 ноября 1910 г. В дневнике Толстого 16 июня 1910 г. записано: 'В три часа пошел в Мещерское к сумасшедшим . Ходил по всем палатам. Не разобрался еще в своих впечатлениях и потому ничего не пишу' (т. 58, с. 65). Разговоры Толстого после посещения лечебницы были записаны В. Ф. Булгаковым и Д. П. Маковицким. На вопрос А. Л. Толстой, какое он вынес впечатление, Толстой ответил: 'Ужасное' (см.: Маковицкий Д. П. Яснополянские записки, кн. 4, с. 276). Однако 19 июня он пошел осматривать другую, расположенную неподалеку от Отрадного лечебницу для душевнобольных в селе Троицкое. 20 июня вновь был там на сеансе кинематографа.

1* 20-22 февраля 1901 г. Толстой определением Синода был отлучен от православной церкви. 2* См. т. 58, с. 183.

'Жизнь для всех'. В. Молочников. Сутки в 'Отрадном' с Л. Н. Толстым

Было так хорошо, что не знаю, с чего начать. Буду рассказывать по порядку. День клонился к вечеру, когда я сошел на ст. Столбовая Московско-Курской ж.д. От станции до 'Отрадного' - где поселился Чертков -