— Нет-нет. Я имею в виду записку, которую ты передала ему — тот листок, который я поручила тебе передать.

— О, передать масса Майнарду! Конечно, я передала ему записку.

— И, — как ты думаешь, — тебя никто не видел?

— Не беспокойтесь об этом. Никто не заметил это. Сабби незаметно положила этот маленький пакетик прямо в карман джентльмена — в его наружный карман — так, что это никто не увидел. Это было несложно сделать, мисс Бланш. Никто не мог увидеть этой передачи. Нужно было иметь глаза Аргуса note 29 , чтобы заметить это.

Однако самоуверенность, с которой Сабби утверждала это, была внешней, на самом деле она сомневалась.

Да, у нее были основания сомневаться, поскольку она успела заметить взгляд, направленный на нее, хотя это не были глаза бдительного стража. Это были глаза кузена Бланш, Скадамора.

Креолка подозревала, что он заметил, как она передала послание, но решила не делиться своими подозрениями с юной хозяйкой.

— Нет, мисса, дорогая, — продолжала она. — Не бери себе это в голову. Сабби передала письмо как надо. И почему ваш папа должен подозревать об этом?

— Я не знаю, — ответила девочка. — И все же я не могу избавиться от страха, что это так.

Некоторое время она лежала молча, размышляя. Но мысли эти были не о ее страхах.

— Что он сказал тебе, Сабби? — спросила она наконец.

— Вы имеете в виду мистера Майнарда?

— Да.

— Он мало говорил. Да и времени у него почти не было.

— Он сказал что-нибудь?

— Да, да, — растягивая слова, с трудом ответила креолка. — Да, он сказал: «Сабби — дорогая Сабби, скажи мисс Бланш, что бы ни случилось, я люблю ее, очень сильно люблю!»

Креолка продемонстрировала природную изобретательность своей расы, искусно сочинив и произнеся эту страстную тираду.

Это была банальная выдумка. Но тем не менее слова эти были вознаграждением её юной хозяйке, поскольку та как желала их услышать.

Эти слова принесли ей также желанный сон. Вскоре после этого Бланш уснула, положив свою нежную щечку на подушку и накрыв белую наволочку распущенными золотыми волосами.

Это было приятно и весьма мудро. Сабби, сидевшая возле кровати и видевшая выражение лица спящей, могла судить по нему, что страхи уступили место мечтам.

Мысли спящей не были страшными и тягостными. Иначе с ее уст не слетело во сне бы тихое бормотание:

— Теперь я знаю, что он любит меня. О, как это сладко, как сладко!

— Это юная девочка любит ягоду, которая не стоит мизинца на ее ноге. Во сне или на прогулке, — она никогда не избавится от своей страсти — никогда!

И с этим мудрым предвидением креолка взяла подсвечник и тихо удалилась из спальни.

Однако свет и сладость были только во сне, и Бланш Вернон проснулась с тяжелым сердцем.

Во сне она видела лицо, на которое так любила смотреть. Проснувшись, она не могла не думать о совсем другое лице — о лице сердитого отца.

Креолка-наперсница, одевая хозяйку, видела ее дрожь и пыталась подбодрить ее. Напрасно.

Девочка дрожала, спускаясь к завтраку.

Все же ей пока нечего было опасаться. Она была в безопасности в компании гостей ее отца, собравшихся за столом. Единственным, кто отсутствовал, был Майнард.

Но никто этого не заметил; это отсутствие было компенсировано вновь прибывшими гостями — среди которых был знаменитый иностранный титулованный гость.

Таким образом защищенная, Бланш начала уже успокаиваться в надежде на то, что отец не вернется в разговоре с ней к тому, что произошло.

Она не была столь наивным ребёнком, чтобы полагать, что он забудет про это. Чего она больше всего боялась — это того, что отец потребует от неё признания.

Она очень боялась этого, ибо не могла скрыть свою сердечную тайну. Она знала, что она не сможет и не будет обманывать отца.

Целый час после завтрака она пребывала в волнении и тревоге. Она видела, как гости ушли с оружием в руках и собаками вслед за ними. Она очень надеялась на то, что и отец уйдет вместе с гостями.

Он не ушел, и ее беспокойство усилилось, предчувствие подсказывало ей, что он специально остался дома, чтобы поговорить с ней.

Сабина узнала это от камердинера.

Пребывавшая в состоянии тревожной неопределённости Бланш с облегчением вздохнула, когда лакей приветствовал ее и объявил, что сэр Джордж желал бы видеть ее в библиотеке.

Услышав это, она побледнела. Она не могла скрыть свои эмоции даже в присутствии слуги. Но продолжалось это недолго, и, вернув себе гордый вид, она проследовала за ним по пути в библиотеку.

Её сердце снова замерло, когда она вошла туда. Она видела, что отец был один, и по его серьёзному взгляду поняла, что её ожидает нелёгкое испытание.

Странное выражение было на лице сэра Джорджа. Она ожидала увидеть его в гневе. Но на лице его не было гнева, даже нарочитой серьёзности. Взгляд его скорее выражал печаль.

И голос его был печален, когда он заговорил с нею.

— Садись, дитя мое, — были его первые слова, когда он направился к дивану.

Она молча повиновалась.

Сэр Джордж выдержал тягостную паузу, прежде чем заговорить. Казалось, это молчание было тягостно и ему. Тяжелые мысли мучили его.

— Дочь моя, — сказал он наконец, пытаясь подавить свои чувства, — надеюсь, мне не надо говорить тебе, по какой причине я позвал тебя?

Он сделал паузу, хотя и не для того, чтобы получить ответ. Он не ждал ответа. Он лишь хотел собраться с мыслями, чтобы продолжить беседу.

Девочка сидела молча, наклонившись, обхватив колени руками, с низко опущенной головой.

— Мне также не надо тебе говорить, — продолжал сэр Джордж, — что я невольно услышал, о чем ты говорила с этим… с…

Снова последовала пауза, как будто он не желал произносить это имя.

— … с этим чужим человеком, который вошел в мой дом, как вор и злодей.

Взглянув на склонившуюся перед ним фигуру, можно было заметить, как покраснели ее щеки и легкая дрожь пробежала по всему телу. Она ничего не ответила, хотя было очевидно, что эти слова причинили ей боль.

— Я не знаю, о чем вы говорили прежде. Достаточно того, что я услышал вчера вечером, вполне достаточно, чтобы разбить мое сердце.

— О, папа!

— Да, это так, дитя мое! Ты знаешь, как я заботился о тебе, как я тебя лелеял, как нежно я тебя люблю!

— О, папа!

— Да, Бланш, ты была мне любима также, как твоя мать, один-единственный человек на земле, который мне дорог, о котором все мои мысли и заботы. И вот возникло это — чтобы разрушить все мои надежды — то, чему я не могу поверить!

Тело девочки задрожало и заволновалось в конвульсиях, крупные слезинки обильно потекли по щекам, как весенний дождь с неба.

— Папа, прости меня! Прости меня! — только и сумела выговорить она, не в силах остановить рыдания.