Колльер поставил тарелку перед Деликатой. При этом его рука на мгновение оказалась в дюйме от столового ножа. Он мог бы схватить его и попытаться перерезать Деликате горло. И разумеется, потерпеть поражение. Деликата и сам надеялся, что когда-нибудь Стив предпримет подобную попытку. Ему хотелось получить законный повод переломать Колльеру руки.
Стив отступил на шаг и обеспокоенно спросил:
— Все в порядке?
— Если что-нибудь будет не в порядке, — ответил Деликата, вооружившись ножом и вилкой, — можешь не сомневаться, так или иначе я дам тебе об этом знать. — Он кивнул на брезентовый стул. — Садись.
Деликата ел много, но совсем не выглядел обжорой. Ему нравилось обедать в присутствии Колльера, ставшего для него своего рода интеллектуальной игрушкой.
— Ты наверняка заметил, — начал Деликата почти добродушно, — когда я стою, мои руки едва не касаются колен. Это вызывает у тебя какие-нибудь ассоциации, а, Колльер?
Стив попытался принять озабоченный и слегка испуганный вид. Выглядеть испуганным для него не составляло труда. Надо было только не скрывать своего истинного состояния. Колльер старался постоянно показывать Деликате, что тот вызывает у всех окружающих животный страх. Но сохранять при этом верный тон было совсем не легким делом.
— Ну… — осторожно протянул Колльер, — это напоминает мне… ну… акробата.
— Неужели? — обрадовался Деликата. — И почему?
— Я точно не знаю… — Колльер усилил в голосе нотки отчаяния. — Ну, я думаю, от долгой работы на трапециях и других подобных штуках руки становятся длиннее…
— А не напоминает человекообразную обезьяну? — спросил Деликата, довольно улыбаясь.
— Боже, да нет же! — поторопился ответить Стив. Он быстро заговорил, меняя тему с тщательно взвешенной неуклюжестью: — А вы слышали про туарегов? Они выбирают себе жен, абсолютно не обращая внимания на их возраст. Один человек по имени де Фуко составил словарь их языка «Тамахак», и в нем не было слова «девственность». Полное отсутствие моральных принципов.
— Такие отношения мне по душе. — Деликата неторопливо пережевывал пищу. — Так ты уверен, что я не напоминаю человекообразную обезьяну?
Колльер почесал трехдневную щетину на подбородке.
— Нет. — Затем, немного поколебавшись, он добавил: — Макуиртэр, пожалуй, напоминает. Маленький, всегда такой деловитый.
Деликата затрясся от смеха и даже вытер глаза, на которых выступили слезы.
— Вот это как раз и называется разумная осторожность, Колльер. Ты очень мнителен.
Колльер смахнул пот со лба, облегченно усмехнулся, но ничего не ответил. Мухи кружились перед самым его носом. Они были хуже, чем жара и жажда, иногда даже хуже, чем страх, со своей сводящей с ума назойливостью. Колльер постоянно отгонял их. А Деликата этого не делал. Мухи спокойно ползали по его огромному лицу. Казалось, они его ничуть не беспокоили.
— Когда я в молодости учился в колледже, — стал вспоминать Деликата, — там мне дали прозвище Кинг-Конг. Мне это совсем не понравилось.
Колльер притворился пораженным, но так, чтобы притворство было заметно.
— Меня это очень огорчало, — доверительно продолжал Деликата. — Не поверишь, Колльер, но я чуть было не наложил на себя руки из-за своего уродства. — Он снова радостно улыбнулся. — Ты знаком с книгами Хаусмана?
— Ну… я кое-что помню. Все беды от нашей гордости, и… какая-то там пыль вечности, и не должны мы… В общем, в этом духе. Мне всегда Хаусман представлялся каким-то болезненным.
— Гневная пыль, — уточнил Деликата и усмехнулся. — Его мысли отвечали моим юношеским мучениям. Хорошо помню, как я смотрел на свою несуразную фигуру и соглашался с печальной элегией мистера Хаусмана… Помнишь:
Колльер беспокойно поерзал на стуле.
— Ну, как я и говорил — что-то патологическое.
— А знаешь, что потом я обнаружил? — интригующе спросил человек-гора. — Я обнаружил, что довольно умен, необычайно силен и вообще практически неуязвим. У меня необыкновенно высокий болевой порог. Мне, можно сказать, никогда не бывает больно. Наверное, есть какой-нибудь специальный медицинский термин, обозначающий это явление.
Колльер выглядел изумленным.
— Но вы же не могли это вот так вдруг обнаружить. Человек должен замечать у себя такие особенности еще в детстве. Я имею в виду нечувствительность к боли.
— Да, я замечал. Но постоянные размышления о моей уродливой внешности не позволяли мне вполне осознать значение этого. Поэтому мне и показалось тогда, что я сделал открытие. — Кресло заскрипело, когда Деликата беззвучно расхохотался. — Шестеро моих сверстников решили проучить Кинг-Конга. У них это получилось не очень-то хорошо, им крепко досталось. А мне совсем не было больно, даже когда они пришли в полное отчаяние, пытаясь справиться со мной.
— И тогда вы обратили на это внимание?
— Да, именно тогда. Мое уродство проявляется не только во внешнем виде. В действительности оно гораздо глубже. Кроме нечувствительности к боли, я обладаю феноменальной выносливостью. Я легко переношу удары, которые искалечили бы или даже были смертельными для любого другого человека. — Он усмехнулся. — И Гарвин видел это — когда-то давно.
Колльер кивнул. Он уже догадывался, что Вилли приходилось в прошлом сталкиваться с Деликатой.
— Я также осознал, что наделен, так сказать, психической неуязвимостью. У меня не вырабатывается привыкание ни к спиртному, ни к наркотикам, ни к женщинам. Я пользуюсь всем этим, когда захочу, но и только. Итак, я изменился с тех пор, как понял все это. Сильно изменился.
— Ну, наверное, здорово было наконец-то правильно оценить себя. Тогда прощай мистер Хаусман и все прочие, да?
— Прощай мистер Хаусман, — согласился Деликата, отправляя в рот последний кусок. Прожевав и проглотив пищу, Деликата заключил, совершенно довольный собой: — Но до сих пор у меня сохранился вкус к смерти, упомянутый им. Только теперь уже я не стремлюсь к собственной смерти. Теперь это вкус к смерти других — моих врагов. Разве не интересную историю я тебе рассказал?
— Ну… это… в общем, да. — Колльер старательно усмехнулся. — Но что-то в ней меня тревожит.
— Ты очень проницателен. Это и должно тебя тревожить. — Деликата отложил вилку и нож и откинулся в кресле, наблюдая за Колльером странным, отсутствующим взглядом.
Стиву сразу стало жарко и захотелось пить. Он испугался и не стал этого скрывать. Вчера днем у него тоже был подобный разговор с Деликатой. Тот прошел легче, потому что большую часть времени Стив провел, читая светокопии — недостающие страницы перевода записок Маса. Деликата с удовольствием говорил об огромных богатствах, спрятанных в Масе, потому что это само по себе делало совершенно ясным: свидетелей, которые могли бы проговориться о сокровищах, оставлено не будет.
Древняя рукопись начиналась так:
«…И посему я, Домициан Мас, сын Фабиуса, прокуратора провинции Нумидия, совершил с отрядом поход в Неизвестные Земли за Новой Африкой, где узнал о Великой Принцессе Юга, правящей народом ауриганским, обитающим в тех краях. С ними я наладил связи дружбы и согласия согласно воле моего отца, Фабиуса. Земли эти довольно истощенны, хотя в некоторых странных местах из земли бьет вода и растут деревья…»
На третий год своих странствий Домициан Мас встретился с племенем берберов, живущих в долине, впоследствии получившей то же название. Он женился на дочери Амеккерана — вождя племени, или «принца», как называл его молодой трибун. И вскоре, добиваясь желаемого с типично римской тщательностью и упорством, Домициан Мас уже правил своей собственной крохотной империей. С юга доставлялись рабы, производились новые товары. Была создана администрация по типу римской.
