Прослушав мой доклад о политическом положении в губернии и о последствиях кулацко-эсеровского восстания в Тюменской губернии, ликвидированного в 1921 году, председатель ГПУ просил обратить внимание на те населенные пункты, в которых осели бывшие колчаковцы, следить за тем, чтобы контрреволюционные элементы не проникали в советские учреждения с целью дискредитации политики партии по восстановлению промышленности и сельского хозяйства, рекомендовал своевременно вскрывать и ликвидировать нелегальные кулацко-белогвардейские группы и организации. Советовал также всю работу губчека проводить в тесной связи с партийными и советскими организациями, опираться на рабочих и беднейшее крестьянство.

На перроне, куда Феликс Эдмундович вышел покурить, произошел любопытный эпизод.

Мимо нас проходил пожилой смазчик вагонов. Поравнявшись, он обратился к Дзержинскому:

– Товарищ военный (нарком был в военной гимнастерке и в шинели, накинутой на плечи), дайте, пожалуйста, закурить. С табачком у нас туговато, вот беда!

– Пожалуйста, закуривайте. – При этом Дзержинский передал рабочему портсигар с табаком и бумагой. – Ну как у вас тут работается? – поинтересовался он у смазчика.

– В последнее время дело наладилось. Поезда идут один за другим.

Затянувшись папироской, он продолжал:

– Говорят, нарком Дзержинский тут в Сибири находится, он и раскачал «железку», а то было совсем движение заглохло. Дай бог ему здоровья.

Я смотрел иа Феликса Эдмундовича и видел, какой радостью заблестели его глаза. Чувствовалось, что похвала простого рабочего… является самой дорогой для него наградой. Улыбаясь, он ответил рабочему:

– Что ж, надо пожелать наркому, чтобы он поменьше сидел в своем кабинете и почаще выезжал на «железку»!

– Это правильно, товарищ военный. А за табачок большое спасибо.

– Пожалуйста, пожалуйста!

Эта первая встреча с Ф. Э. Дзержинским оставила у меня неизгладимое впечатление. Человек, занимавший столь высокое положение, оказался на редкость простым и благородным, внимательным и добрым. Да и внешний вид его был впечатляющим. В военной форме, стройный и подтянутый, несмотря на усталый вид, выглядел молодцевато, живым и подвижным. Тогда мне стало понятным то мобилизующее влияние, которое оказывало его имя на чекистов в их сложной борьбе с озверевшей контрреволюцией…

В 1925 году был переведен на партийную работу. На XIV съезде партии меня избрали членом Центральной контрольной комиссии ВКП(б).

С 14 по 23 июля 1926 года я участвовал в работе Объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), на котором в последний раз увидел и услышал своего любимого руководителя – Ф. Э. Дзержинского…

Пленум… восторженно приветствовал появление на трибуне 20 июля Дзержинского. Феликс Эдмундович с присущим ему темпераментом горячо протестовал против вздорных измышлений троцкистской оппозиции о плохой работе промышленности. Он разоблачал клеветников убедительными фактами первых успехов выполнения ленинских указаний и решений XIV съезда партии по вопросу индустриализации… После окончания речи… он тут же ушел в смежную с залом заседаний комнату и лег на диван.

Был объявлен обеденный перерыв. Собираясь на вечернее заседание, мы с изумлением увидели в фойе зала портрет Дзержинского, обрамленный в траур. Он умер на боевом посту, защищая ленинизм от врагов…

У меня, члена партии и чекиста, навсегда запечатлелся в памяти образ Дзержинского, в котором так полно воротилась любовь к партии и Родине, энергия рабочего класса, страстность к преодолению любых препятствий, тоявншх на пути строительства нового общества, и твердая уверенность в окончательной победе коммунизма. Он не жалел своих сил, горел на работе на благо народа. В то же время он отличался большой скромностью…

Я считаю себя счастливым человеком потому, что я состоял в боевых рядах чекистов, работавших под руководством незабываемого Феликса Эдмундовича Дзержинского, рыцаря пролетарской революции, верного соратника Ленина.

В мае 1923 года меня, 23-летнего коммуниста, призвали на работу в центральный аппарат Государственного политического управления. Первым моим желанием в этом ведомстве было увидеть Ф. Э. Дзержинского. Вскоре оно осуществилось.

Как-то в июньский жаркий день, возвращаясь с оперативного задания, я вошел в первый подъезд здания ГПУ. Предъявив пропуск, подошел к кабине лифта, который еще поднимался вверх. Через минуту вверху щелкнула закрывшаяся дверь, и я нажал кнопку… В этот момент я увидел, что вахтер и часовой- красноармеец замерли в положении «смирно». Оглянулся, вижу: по ступенькам лестницы от входа поднимается Феликс Эдмундович. Я был в штатском, без фуражки. Несколько растерявшись от неожиданности, я тоже вытянулся, молча приветствуя председателя ГПУ, и сделал шаг, чтобы подняться по лестнице. Но Дзержинский, дотронувшись до моего плеча, остановил меня:

– Вы же хотели подняться на лифте, поедемте вместе.

Феликс Эдмундович вошел в кабину и, поднимая руку

к кнопкам управления, спросил:

– У вас какой этаж?

Нужно сказать, что тогда у нас существовало правило – включать лифт в целях экономии электроэнергии на этаж пассажира, поднимающегося выше остальных; те, которым нужно было ниже, спускались по лестнице пешком