— Что мой муж?

— Вернулся. Фрике отыскал его.

— Попросите его прийти сюда.

— Он уже здесь. Ну, мой друг, подходите, смелее.

— Господин Андре, у меня ноги подкашиваются, — глухо прошептал жандарм, входя в комнату. Парижанин подталкивал его сзади.

Больная сидела на постели, вся обложенная подушками. Барбантон увидел бледное, худое лицо с лихорадочно блестевшими глазами. К нему протягивалась худая рука. Кто-то рыдал.

Унтер бросил на жену растерянный взгляд, машинально взял руку, откашлялся, поперхнулся и не произнес ни слова.

На знакомом лице, преобразившемся после сильных страданий, он не находил прежних жестких, бездушных черт, которые так его раздражали. Куда девались эти пронзительные взгляды, эти плотно сжатые саркастические губы… Да, Андре сказал правду: в физическом отношении перемена была полная.

Ну, а в нравственном?

Больная заговорила первая тихим, ласковым голосом:

— Друг мой, я уж и не думала с вами увидеться… Такая страшная болезнь! Вот мучение-то было! .. Дорогой, я вас не понимала. Я с вами очень дурно обходилась. Можете ли вы меня простить?

Барбантон стоял с покрасневшим носом, с мокрыми глазами и жестоко теребил свою бородку.

— Сударыня, мой друг, дитя мое! Я — старый дурак. Больше ничего. Сказать нужно прямо. Я хотел все устроить в доме по-военному, по-жандармски. В чувствах я смыслил не больше австралийского дикаря. Вы возмутились против деспотизма — и хорошо сделали. Я ведь тоже вас не понимал — а потом уж было поздно.

— До чего вы добры! Себя же обвиняете, берет на душу несуществующую вину! Спасибо. Скажу одно: я решила начать новую жизнь, если избавлюсь от желтой лихорадки.

— Но ведь опасности больше нет… Мне так сказал господин Андре.

— При этой болезни бывают внезапные возвраты, и потом… я боюсь, несмотря на радость встречи, что, вернувшись сюда, вы тоже можете заболеть.

— Об этом не тревожьтесь, сударыня, — сказал Бреванн. — Фрике и ваш муж закалились, проделав путешествие по болотам. Здешние миазмы на них не подействуют. С другой стороны, нами приняты все возможные гигиенические меры, так что едва ли стоит ожидать дальнейшего распространения эпидемии. Наконец, яхта сейчас уходит на юг, машинист уже разводит пары, и здоровый свежий воздух открытого моря сделает свое дело. Сударыня, мы сейчас оставим вас наедине с супругом. Вам, вероятно, о многом нужно поговорить с глазу на глаз. Пойдем. Фрике.

— Сейчас. Но сперва я должен отдать мадам Барбантон пропажу.

Парижанин вынул из кармана кожаный мешочек, из которого высовывались концы оборванной цепочки.

Он открыл его и достал знаменитый медальон.

— Вот эта штучка вытащена из желудка двенадцатиметровой змеи. Она нечаянно проглотила ее вместе с вором. Я не открывал медальона, не желая быть нескромным. Да и запирается он, вероятно, с каким- нибудь секретом. Впрочем, это не важно. Не угодно ли, сударыня, удостовериться, тут ли билет?

Горячо поблагодарив юношу, возвратившему, в сущности, ей и семейное счастье, и состояние, женщина дрожащими от слабости руками открыла медальон и вскрикнула от разочарования.

Там ничего не было.

Возгласы удивления вырвались и у Фрике с Андре. Жандарм остался невозмутим.

— Ну что ж! — сказала больная, быстро все обдумав. — Билет потерян, значит, деньги пропали. Лучше не думать об этом. Хотя все-таки жаль: ведь выигрыш обеспечивал нам безбедное существование. Ничего, мы будем работать — не правда ли, мой друг?

— Элодия, вы превосходная женщина. Уж как мне понравились ваши слова — представить себе не можете. Конечно, мы будем работать, если захотим. А не захотим — будем жить на твои доходы.

Он неторопливо вынул из кармана довольно-таки потертое портмоне, из которого так же неторопливо достал сложенную вчетверо бумажку и подал жене.

— Вам это знакомо?

— Билет?!

— 2421. Мой метрический номер, если не забыли.

— Вот здорово! — изумился Фрике. — Билет у вас, а вы все время молчите?

— Я о нем совершенно забыл. Дело было так. Обнаружив, что наглый Сунгойя обокрал вас, я напоил его до положения риз, открыл медальон, вынул билет и опять закрыл. Вор вора обхитрил! Конечно, это было нехорошо, в особенности со стороны человека, служившего в жандармерии, но, принимая во внимание обстоятельства… Словом, хотелось возвратить билет вместе с моей доверенностью.

— Правда?

— Честное слово. Но при виде желтого флага и знаков траура на яхте все вылетело из головы.

— Теперь все объясняется, — заметил молодой человек. — И за разбитые горшки пришлось поплатиться одному Сунгойе. Ну, «генерал», и везет же вам, однако!

— Действительно, Фрике, мне повезло. Но первый раз в жизни и, вероятно, в последний. Мы с женой оба выиграли на один и тот же номер. Вы, дорогая Элодия, получили приличный денежный куш, а я — добрую жену. Разумеется, из нас двоих я богаче, — прибавил с несвойственной ему галантностью бывший жандарм.

От желтой лихорадки все-таки не все умирают. С ней можно бороться. И лучшее средство — скорее бежать из очага эпидемии.

Болезнь обычно протекает очень неровно. Главное в борьбе с заразой

— перебраться куда-нибудь в более холодный климатический пояс или в гористую местность. Само собою разумеется, особую важность имеют и всевозможные профилактические меры, в частности — полное уничтожение всего, к чему прикасался больной.

В борьбе с этим недугом надо уметь сохранять хладнокровие и самообладание.

В ожидании возвращения матросов с похорон, Бреванн распорядился произвести самую тщательную дезинфекцию яхты сверху донизу, а как только делегация вернулась, «Голубая Антилопа» тут же вышла в море, взяв курс на мыс Доброй Надежды.

На другой день после отплытия открылся новый случай заболевания, но оно протекало не опасно, и матросы успокоились. Они поняли, что эпидемия ослабевает.

От Фритауна до Капстадаnote 79 около пяти с половиной тысяч километров.

Этот путь «Голубая Антилопа» проделала без всяких приключений за десять дней и по прибытии в пункт назначения подверглась восьмидневному карантину. На такое распоряжение английских санитарных властей не приходилось роптать: оно было оправдано обстоятельствами.

Барбантоны сияли счастьем, точно молодые, которых только что повенчали. У жандарма не было больше никакой причины продолжать путешествие. Госпожа Элодия гоже этим плаванием больше не интересовалась. В Капстаде они сели на первый пароход, отходивший в Европу, и отправились домой.

Прощание вышло очень трогательным. Весь экипаж, от капитана до юнги, дал дружной чете слово навестить их в Париже.

— О, это будет настоящий праздник, — пообещал глава семьи.

— Мы угостим вас на славу, — добавила его супруга.

Ягдташ — охотничья сумка.

Канаки — коренные жители Гавайских или Сандвичевых островов. Европейцы называли канаками обитателей различных островов Полинезии.

Сьерра-Леоне — в настоящее время — республика, в 1808 — 1961 гг. — английская колония