легенды!

— Ладно, капитан, но, по моему мнению, все это выеденного яйца не стоит… Спасибо, что предупредили, однако мои предыдущие распоряжения остаются в силе. Как и прежде, я собираюсь снять мачты со своих кораблей, сжечь в топках все их деревянные части и отменить выдачу суточного пайка. Но, несмотря на это, уверяю вас, у наших людей не возникнет ни малейшего желания бунтовать.

— Однако, Мэтр…

— Хватит, милостивый государь. Я все сказал. Пришлите ко мне старшего боцмана.

Пять минут спустя после этого разговора, прояснившего ситуацию, в которой находился господин Синтез и его помощники, капитан явился в сопровождении моряка и лично представил его хозяину. Это был человек невысокого роста лет под сорок, коренастый, с бычьей шеей, широченными плечами, кирпичным лицом и длинными руками. Ступая босиком по коврам апартаментов Мэтра, он выглядел одновременно и озадаченным и развязным — так выглядит бывалый матрос перед адмиралом. Волосатый, заросший щетиной, с маленькими блестящими глазками под кустистыми бровями, с широким лицом, с видом одновременно и решительным и примерным, он на мгновение застыл на пороге святилища, вынул изо рта жевательный табак, снял берет, спрятал в него жвачку и, зажав в руке головной убор вместе с содержимым, утвердился на ковре так, будто хотел врасти в пол.

Господин Синтез, внимательно осмотрев вошедшего, заговорил:

— Ты француз, и фамилия твоя Порник.

— Извините, хозяин. Я бретонец [340], родом из Конке, к вашим услугам.

— Ты был китобоем и потерпел кораблекрушение на Шпицбергене. Я подобрал тебя полуживого и доставил в Тромпсо…

— Совершенно верно, хозяин. И мне не забыть этого, слово бретонского моряка.

— А позже, когда набиралась команда, случай привел тебя на один из моих кораблей.

— Извиняюсь, хозяин, но я очутился у вас на борту, во-первых, потому, что счастлив отблагодарить за свое спасение, а во-вторых, из-за высокого жалованья, которое вы платите.

— Скажи, Порник, ты доволен службой?

— Как вам сказать, хозяин… И да и нет, черт подери!

— Ответ, достойный нормандского крестьянина [341], а не бретонского матроса.

— Может, и так, хозяин. Доволен — не доволен, тут, знаете ли, есть свои плюсы и минусы…

— Да, понимаю. Ты, один из лучших моих моряков, начинаешь подумывать, что дело затягивается, и, жалуясь на условия службы, не мудрствуя лукаво, подумываешь о бунте. Но не забывай, мой мальчик, и другим передай: я нанял вас на пятнадцать месяцев, и, пока вы состоите у меня на службе, следует соблюдать дисциплину.

— Черт возьми, хозяин, дело не в условиях службы и даже не в затянувшемся до бесконечности стоянии на якоре; дело в том, что поговаривают, будто вы разговариваете с духами!

— Духами? О чем ты?

— Ну, духи, черт возьми…

— Хорошенькое объяснение, я все понял. Дурак ты, Порник.

— К вашим услугам, хозяин.

— А если я избавлю тебя от голода, от скуки, от страха перед духами, ты будешь доволен?

— Если вы сделаете это не только для меня, но и для других, то, уверяю, все пойдет гладко, как на адмиральском крейсере. Слово моряка!

— Замечательно, дружище. Твое желание понято, и положись на-гменя. Мне хватит на это и пяти минут. Приблизься. Смотри мне прямо в лицо. Что ты чувствуешь?

— Пока ничего особенного. Хотя, пожалуй, что я не в своей тарелке. Как пикша в железах…

— Все это пустое. Не сопротивляйся. Ты хочешь спать, Порник. Твои веки тяжелеют… Глаза плохо видят… Они закрываются… Ты сейчас заснешь…

— Извините, хозяин, — скороговоркой молвил моряк, — но… Сдается мне, что я рухну сейчас… да со всего маху…

— Нет, дружище, ты спишь… [342] Так спи, Порник… Спи и слушай… Я так хочу!

. Не прошло и минуты с начала этого странного эксперимента, а старший боцман, неподвижный, словно статуя, сморщив лоб и широко открыв глаза, застыл, не произнося больше ни слова. Капитан молча поглядел на господина Синтеза с удивлением, граничившим с оторопью.

— Ты спишь, Порник, не так ли? — спокойно продолжил господин Синтез.

— Да, хозяин, — изменившимся голосом ответил боцман.

— Попытайся закрыть глаза.

— Я… я не могу…

— Попробуй!

— Не смогу, если вы не захотите…

— Прикрой глаза правой рукой.

— Но дело в том… Дело в том, что я не в силах поднять руку…

— Попробуй.

— Невозможно! Хозяин, ее как будто линем [343] к телу привязали…

— Но ты-то тем не менее человек сильный…

— Вы делаете меня слабым.

— А теперь я желаю, чтоб твои глаза закрылись и ты вращал руками.

По-прежнему молчавший капитан с нарастающим удивлением увидел,что веки матроса тотчас же опустились, и он с головокружительной скоростью завертел руками.

— Попробуй, — .снова заговорил господин Синтез, — открыть глаза и прекратить двигать руками.

— Невозможно, совершенно невозможно, хозяин…

— Собери все свои силы.

— У меня не осталось никаких сил, я не могу больше…

— Хватит! Стоп!

На слове «стоп» вращательные движения прекратились, но глаза боцмана по-прежнему оставались закрытыми.

— Ты ясно все видишь, Порник, не правда ли?

— Совершенно ясно, хозяин.

— Ну тогда, сходи-ка, дружище, в соседнюю комнату, где ты никогда не был, возьми графин, стакан и принеси мне.

Моряк, хотя глаза его оставались по-прежнему закрытыми, решительно направился к двери, отворил ее, зашел на мгновение внутрь и вернулся с графином и стаканом.

— Знаете ли вы, что находится в сосуде? — обратился господин Синтез к капитану.

— Вероятно, вода.

— Вы правы, вода.

— У тебя, Порник, наверно, жажда. Не хочешь ли промочить себе глотку стаканчиком этой водки?

Моряк не мешкая наполнил стакан и, подняв его, заявил:

— Ваше здоровье, хозяин! — Затем с видимым удовольствием выпил. — Знатная, однако, водка! Настоящая адмиральская! — восхитился он, залпом осушив стакан.

— Если хочешь, можешь выпить всю бутылку до дна.

— Прошу прощения, хозяин, но я буду пьян в стельку.

— Как знаешь. Тогда поставь графин на стол. А теперь, — безо всякого перехода велел господин Синтез, — ты больше не Порник, боцман с «Анны». Ты мой ассистент-зоолог господин Роже-Адамс.

При этих словах матрос приосанился, заправил пряди волос за уши и, кокетливо теребя бородку — жест, свойственный профессору зоологии, — поднес к глазам воображаемый лорнет.

— Ну, что поделываете сегодня, господин Артур?