Убитые горем, с заплаканными глазами, возле кровати больного собрались верные друзья. Не хотелось верить, что смерть уже коснулась его своим холодным дыханием. Неужели Фриц Герман, такой сильный и такой добрый, уйдет от них навсегда? Неужели это конец? Матросам стало страшно.
Одно дело умереть в борьбе со стихией, совсем другое — заживо сгнить.
Но Фриц был спокоен — он честно прожил жизнь и выполнил свой долг.
Умирающий силился что-то сказать, глядя на капитана, но можно было разобрать лишь отдельные слова: Франция, Эльзас и еще Васелонн — название деревни, где жили старые родители. Вдруг речь его стала более внятной, видимо от коньяка, который доктор влил ему в рот.
— Капитан, — произнес Фриц — прощайте… и вы, друзья… Я сделал все, что мог…
— Да, друг мой, — дрогнувшим голосом сказал де Амбрие, — ты выполнил свой долг до конца. Большое тебе спасибо!
— И вам спасибо на добром слове… Простите, друзья, если кого-нибудь из вас я невольно обидел. Не поминайте лихом… Я умираю, верный своему флагу… Покажите его мне, капитан, в последний раз, а ты, парижанин, спой «Песню об Эльзасе».
Совершенно обессиленный, Фриц уронил голову на подушку, но при виде французского штандарта, который в эту минуту водрузили в дверях, ценой невероятных усилий одной рукой взял за руку капитана, другой — Плюмована, едва сдерживающего слезы. Матросов била дрожь. В отворенную дверь врывались слабые солнечные лучи.
— Пой, друг! — снова попросил умирающий. — Пой об Эльзасе!..
С трудом овладев собой, Артур запел глухим прерывающимся голосом:
Фриц слушал, не сводя глаз с трехцветного флага. Зазвучал последний куплет:
Тут Герман привстал, воскликнул «есть!» и мертвый упал на постель.
— Конец! — произнес капитан, даже не пытаясь скрыть слез.
— Бедный Фриц! — воскликнул парижанин и зарыдал.
Моряки сняли шапки, а де Абрие отделил флаг от древка и обернул им, словно саваном, покойника… Времени было мало, еще меньше припасов. Но де Амбрие решил дождаться следующего дня и уже тогда принять окончательное решение.
Его долг — быть на похоронах матроса, бросить на его могилу горсть земли.
После того, как доктор удостоверил факт смерти, покойного обрядили в матросскую форму с военной медалью на груди, зажгли все лампы. Шесть часов длилось прощание. Затем умершего завернули в парусину. В нескольких сотнях метров от палатки, среди огромных ледяных глыб, вырыли могилу.
Покойника положили на маленькие санки, те самые, на которых тащили плоскодонку, прикрыли национальным флагом и повезли. За санями в глубоком молчании шли матросы с де Амбрие во главе.
Капитан прочел погребальную молитву, тело опустили в могилу, засыпали мелкими льдинками, а сверху с огромным трудом поставили плиту, чтобы защитить от волков.
На глыбе водрузили скромный деревянный крест с надписью:
ФРИЦ ГЕРМАН.
— Прощай, Фриц Герман! — глухим голосом проговорил де Амбрие. — Покойся в мире!.. Ты честно жил, безропотно страдал и умер, как настоящий моряк. Да упокоит Господь твою душу!
Печальные, вернулись французы в палатку, и каждый поклялся в душе не допускать больше неосторожности, от которой погиб их товарищ. Тем более что среди членов экипажа было еще трое больных.
Ник, правда, уже пошел на поправку после того, как напился свежей тюленьей крови. Но где взять ее снова, чтобы окончательно выздороветь?
Капитан долго беседовал с Бершу, доктором и Геником, занявшим место заболевшего Вассера.
Состояние команды, ненадежность льдины, бесконечные препятствия на оставшемся отрезке пути — все это поставило де Амбрие перед необходимостью разбить экспедицию на группы. Быть может, хоть кому-нибудь удастся пробиться к полюсу.
Итак, решено было взять четырех матросов, шесть собак, плоскодонку, на двадцать пять дней провизии, два спальных мешка, кое-что из лекарств, секстант, искусственный горизонт, хронометр, подзорную трубу, запас оружия и снарядов, лопаты, топоры, в общем, все самое необходимое. Все это под силу тащить собакам, и люди, таким образом, смогут сберечь силы, насколько им позволят условия.
Чтобы никого не обидеть, де Амбрие поначалу хотел бросить жребий — кому идти. Но потом передумал: надо было отобрать только здоровых.
Выбор пал, как ни странно, на южан: Жана Итурриа, Мишеля Элимбери и Дюма. Из северян оказался здоровым один лишь парижанин Фарен.
Все было добровольно, не в приказном порядке, кто не хотел, мог не идти.
Однако матросы, выбранные капитаном, были счастливы, ни у кого не заронилось даже мысли уклониться.
— Да здравствует капитан! — крикнули они, полные энтузиазма.
В первый раз снял Дюма с себя поварской фартук и передал его матросу Курапье, славившемуся своими кулинарными способностями.
Никто не возражал. Маршатера назначили исполняющим должность главного повара, и в тот же день он приготовил завтрак. Назвать его вкусным было нельзя, но не по вине нормандца.
На другой день маленький отряд во главе с капитаном смело двинулся в путь, взяв курс на север.
ГЛАВА 10
Перед уходом де Амбрие передал полномочия своему помощнику Бершу, а также вручил пакет, приказав вскрыть его через месяц, если отряд не вернется.
Болезнь не заглушила в Гиньяре алчности, он проклинал скорбут, помешавший ему достичь полюса и получить вознаграждение.
Капитан утешил его, сказав, что вознаграждение выдано будет всем без исключения.
Ужиук пообещал де Амбрие охотиться на зверей, пополняя съестные припасы.
Но вот последние рукопожатия, крики: «Да здравствует Франция!..», «Да здравствует капитан!..» —
