Редон поднял камень и увидел, что к нему действительно крепко привязан какой-то листок. Развернув, репортер прочитал написанный печатными буквами текст:

«Брат, иди в Сеул. Час борьбы пробил. Победа или смерть. Ты станешь свободным или погибнешь».

В письме не оказалось подписи, но сомнений не оставалось: это было послание Вуонг-Тая.

— Вот те на! — рассмеялся Редон. — А знаешь, если Вуонг-Тай станет императором Кореи, он может помочь нам выпутаться из этой истории.

— Не думаю! — юноша.

— Я тоже, — пробормотал журналист.

Друзья вернулись в приют. Просторные залы большого деревянного строения купались в золотистых лучах солнца. Солиньяк, поджидавший Редона, тотчас вышел навстречу и сказал:

— Хорошие новости! Наш японец — отличный малый. Он поверил в то, что вы попались по ошибке, и разрешил нам ехать в Сеул вместе. Единственное, он выделил нам в сопровождение — так положено — одного капрала, который поедет с нами, а в Сеуле доставит вас к командующему. Кроме того, он передал объяснительное письмо, в котором просит о помиловании.

— Не сомневаюсь, что все это только благодаря вам, дорогой друг.

— Может быть. Но еще и здравому смыслу японцев, их доброте и порядочности, которые не так уж и редки.

Граф предусмотрел все необходимое для путешествия: два огромных фургона, запряженных шестью лошадьми каждый, повезут друзей до Ялу, где для них зарезервируют вагон. Ничто более не задерживало отъезд героев. Все были в сборе: Солиньяк, Клавдия, Редон, Буль-де-Сон, Янка и Пьеко.

Пока Редон и Солиньяк беседовали, к ним подошла Янка. Она была одета в длинное платье медицинской сестры, которое ей очень шло, и выглядела прелестно. Лицо вовсе не было типично монгольским, лишь только слишком черные волосы да блестевшие, как два бриллианта, узкие глаза выдавали происхождение. Девушка повернулась к Бессребренику, и друзьям показалось, что она чем-то очень озабочена. Заметив это, граф осторожно спросил ее, чем она так взволнована.

— У меня к вам одна просьба, — ответила маньчжурка.

— Я в вашем распоряжении, дорогая.

— Так вот… Вы, вероятно, знаете, что сестра Экзюперьен подобрала ребенка… Он совсем маленький и такой хорошенький, он займет совсем немного места…

— Маленький маньчжур…

— Да, у него убили и отца и мать… Он один на всем белом свете. Малыш даже не подозревает, какой тяжелой может стать для него жизнь. Он так очаровательно улыбается, а иногда так смотрит на меня, как будто просит о помощи…

— Ну так что? — Солиньяк. — Я понял, что младенец мил, очарователен, но какое это ко мне имеет отношение? В чем же состоит ваша просьба?

— Такой маленький доставляет сестре Экзюперьен слишком много хлопот, вот я и подумала, если вы согласитесь, конечно, раз уж мы едем в Сеул…

— Взять мальчика с собой, — закончил Буль-де-Сон. — Вы ведь не откажетесь? Господин Редон, убедите господина Солиньяка.

— Конечно, решено. Он будет «сыном полка», мы позаботимся о нем.

— О, благодарю! Вы так добры! — к Бессребренику, девушка взяла его руки в свои.

— Ба, да мы не такие уж плохие, впрочем, как и вы. Все будет хорошо. А теперь смотрите, ночь уже на дворе. А знаете ли вы, что завтра мы выезжаем на заре? Лошади будут запряжены к пяти часам. Давайте все по кроватям, а завтра — в дорогу!

— Крепкого сна! — Буль-де-Сон. — Время пролетит незаметно.

В тот момент никто не подозревал, что будет значить как для одних, так и для других эта ночь.

В приюте для раненых воцарилась тишина. Все отдыхали. В этот вечер сестра Экзюперьен покинула лазарет, чтобы отправиться в церковь на службу. Клавдия предложила заменить ее и провести вечерний обход самостоятельно. Янка вызвалась помочь графине.

В десять часов Клавдия зашла за юной маньчжуркой.

— Вы готовы, мадемуазель?

— Еще несколько минут, прошу вас… Мой подопечный уже заканчивает сосать, скоро он заснет, и я пойду с вами.

Подойдя ближе, американка взглянула на младенца. Мальчуган не отличался красотой — сморщенные щечки, низкий лоб, смуглая кожа, — но обеим казалось, что ребенок, которого качала Янка, был самым лучшим на свете, и девушка спросила:

— Симпатичный, не правда ли?

Вместо ответа Клавдия поднесла к губам ручонку малыша и поцеловала. В глазах юной маньчжурки вспыхнула гордость.

Младенец заснул. Янка освободилась, и женщины начали долгий обход между ровно стоящих рядов кроватей. Врач и медсестры хорошо знали свое дело: больные, получив помощь, спокойно спали, лишь некоторые, приоткрыв глаза, благодарно смотрели на женщин. Те шептали им слова утешения, давали пить, подбадривали и шли дальше. Наконец они достигли конца коридора. Там, несколько поодаль, стояла кровать того самого обожженного, которого подобрали у дверей приюта. Лицо его скрывалось под