время теория Лигаля казалась все адекватнее.

– У этой Киркпатрик есть соображения, откуда взялись эти семена? – спросила я.

– Мы думаем, это последствия Плодородия 10, – сказал Лигаль. – Мы думаем, что «Казанова» начал свое шествие по царству растений.

– Не понял, – отреагировал Зеро.

– Флорафилия, как назвала это Киркпатрик.

– Что она имела в виду? – Это снова Зеро.

– Мы говорим о том, что кто-то выебал цветок, и аллергия – плод этого союза.

– Пес-Христос! – простонал Зеро.

– Мы должны сжечь все тела, – добавил Лигаль. – В качестве превентивной меры. Их нельзя хоронить.

– Почему так? – спросила я.

– Это как закопать семя.

Пятнадцать минут спустя, выложив нам всю информацию и собрав свои материалы, Лигаль ушел. Я хотела проводить ботаника, но Зеро поймал меня за руку.

– Останься, Сивилла. – Меньше всего на свете мне хотелось оставаться с ним наедине: в моей дымке вновь и вновь всплывали воспоминания о парке. – Прошу тебя, Сивилла. Я все объясню. Слушай, давай я приготовлю поесть. Что скажешь?

Я не сказала ничего.

– Молчание – знак согласия?

Мы ели в тишине. Еда была отличная. Абсолютно человеческая трапеза, ни намека на сырое мясо. Зеленая фасоль, красные бобы, нежный сочный соус, огненные перчики и золотая кукуруза. Это была аллергическая диета. Зеро называл это своей попыткой «принять эту сволочь на борт» и замолчал. Во время трапезы он все держался за свою раненую руку, хотя ему было стыдно, что его ранила молодая девушка. Когда же Зеро наконец заговорил, он сказал горьким голосом:

– Знаешь, что я делаю, Дымка? Я пытаюсь поправить свои дела.

– Я в курсе.

– Делаю все, что могу.

– Я в курсе.

– И ты не хочешь мне помочь? – Ты врал мне, Зеро, – ответила я. – Ты работал за моей спиной. Тебя запрограммировали убить меня. Мою дочь. Ты представляешь, как мне больно?

– Что я мог поделать? Крекер был хозяином.

– А теперь?

– Хозяина больше нет.

– Он вовлечен в дело аллергии. Теперь ты это понимаешь? Он сделает все, чтобы помешать нам.

– Ясное дело. Может, забудем обо всем? Я бы очень этого хотел.

– Забыть такое совсем не просто. – Я расскажу тебе все. – Зеро уставился на меня сквозь очки респиратора. Из его глаз текли слезы, как дождь на стекле. – Я поделюсь с тобой всем. Всеми уликами. Сивилла, я пытаюсь все исправить. Ты не хочешь мне помочь?

Я отвернулась от его взгляда. За высоким окном в воздухе текли облака золотой пыльцы.

– Сивилла… Ты – моя последняя надежда.

Я снова посмотрела на него.

– Как ты мог так со мной поступить?

– У меня не было выбора. Черт. Наверное, во мне слишком много собаки. – Это было настоящее признание, и я удивилась. – Крекер контролировал меня. Вы, люди, даже не представляете, на что это похоже. Пес в моих жилах – раб любви. Крекер владел мной. Прошу… Что я могу еще сказать?

– Рассказывай.

– Ты со мной?

– Расскажи мне всё.

– Мало не покажется.

– Давай уже, говори.

– Не против свежего воздуха? Зеро встал из-за стола и пошел к окну. Открыл дверь и вышел на балкон. Я вышла следом. Там, над бездной, Зеро крепко схватил меня. Моя Тень ухнула в водоворот паники: рядом со мной было слишком много пса. Но его дыхание умирало… умирало. Я слышала, как оно уходит в золотой воздух.

Мы стояли на балконе Первой крепости, на двадцать девятом этаже. Мир Манчестера за перилами уменьшается, стягивается в точку. Где-то внизу и вдали выли песолюди: нарастающий приступ разочарованного кашля. Ветер, пахнущий цветами.

– Ты знаешь, что это за дело, Сивилла?

– Нет, не знаю. У меня нет глаз на затылке.

– Это дело Вирта, Дымка.

– А при чем здесь Вирт?

– Это ключ, Сивилла… Те, кто не видит сны… они не страдают.

– Зеро!

– Ладно, спокойно…

– Зеро, всю дорогу меня кормят ложью. В чем дело? Ты что, до сих пор считал, что мне не стоит это знать?

– Это закрытая информация.

– Закрытая? Господи!

– Крекер не хотел, чтобы мы знали. Это Томми Голубь ввел меня в курс дела дронтов.

– Томми Голубь? Господи! Он же вирткоп?

– Один из лучших. Полицейские базы провели анализ. У них было достаточно данных. Затолкали данные в копомозг, получили ответ – дронты не чихают. Ты поминалась в анализе.

– И что это значит?

– Это значит, что аллергия идет из Вирта. Ты сама до этого не дошла?

– Нет… я…

– Ну, в смысле… не видеть снов… не чихать… ты об этом не думала?

Зеро был мне ближе, чем мне хотелось бы признать, особенно сейчас, когда его дыхание выходило с медленным свистом, а из его глаз текла слизь. И он наводил пистолет на меня и мою дочь. И провалил покушение – слишком медленно двигался. Нарочно? Все равно – такие действия или создают пропасть между людьми, или сближают их. Может, он I испытывал такую боль, которую я даже не могу себе I представить. У меня иммунитет к тому, что, вполне возможно, убьет его. Я и вправду сочувствовала большому песокопу, и это было для меня потрясением.

Респиратор Зеро обратился к небу. Он отодвинулся, ударил себя по раненой руке, а потом снова повернулся лицом ко мне.

– Эта инфа уже попала на улицы. Жертвы идут против иммунных. Они называют их мунятами. – Я боюсь встречных обвинений.

– Что можно сделать?

– Томми Голубь считает, что нашел источник аллергии. Следы ведут в конкретный район Вирта. Пыльца попадает в Манчестер через дыру в этом сновидении. Вот почему ты не чихаешь. Ты не можешь принимать Вирт. Поэтому мне нужна твоя помощь. Вы, дронты, можете оказаться нашим последним шансом.

– Это безумие, Зеро.

– Скажу больше. Было исчезновение, Джонс. Обмен.

– Правда?

– Имя – Брайан Ласточка. Он исчез за несколько минут до смерти Койота. – Зеро прижал фотографию к стене балкона напротив меня. Дал мне несколько секунд на изучение, а потом продолжил: – Милый мальчик. Девять лет. Тяжелый виртер. Перья живут в нем. Оценен в 9,98 по шкале Хобарт. В снах это кое-что значит. Томми Голубь вел расследование. Он обнаружил, что этот ребенок, Брайан Ласточка… Его обменяли, ты знаешь… курс обмена?