ЕСТЬ ТОЛЬКО ОДНО БЕЗОПАСНОЕ МЕСТО, ДРАЙВЕР.

Первое движение сканирующего ножа проделало глубокий разрез на левой щеке от уголка губ к мускулам шеи. За ним последовал другой разрез, такой же, но с другой стороны, справа. Звали полицейского доктора робо-Шкурник, и его работа вполне соответствовала имени. Я смотрела, как он срезает одинаковые лоскутки кожи, пока он не зарылся глубоко во внутренности горла жертвы. На экране появилась болезненно яркая абстракция – мышцы гортани и сломанные стебли обосновавшихся там цветов. Стебли плотно забили всю глотку. Шкурник сделал третий разрез, поперек горла слева направо, потом еще один ниже, отыскивая начало. Корень отростков-щупалец находился глубоко внутри.

Шкурник вскрыл черно-белую грудную клетку Койота видеопушкой. Сломал несколько ребер, вытащил наружу, погрузил в тело оба объектива, приласкал стебли – провел по ним телекамерами на пальцах – и отправился дальше в темноту внутренностей по карте из плоти и крови. Я следила за процессом по мониторам в комнате наблюдения, одновременно Проигрывая в памяти последние слова Койота…

«позволь мне спать… спать и расти».

Несколько разрезов глубже, еще глубже – и Шкурник добрался до корней. Они вросли в стенки легких плотным клубком, как растительная раковая опухоль.

«…Господи! Языков такой длины просто не бывает!»

Зеро Клегг, песокоп, то и дело вставал, пританцовывал на лапах, натыкаясь на вещественные доказательства. Таким я его еще не видела. Обычно он наблюдал за вскрытием, как собака за прилавком мясника.

– Пес-Христос! – прорычал он. – Ты посмотри на эти корни, Джонс! – Потом он усмехнулся, как будто уже почувствовал запах смерти, но не собирался ему поддаваться.

– Есть что-нибудь по цветам? – спросила я.

Клегг опускает забрало респиратора, жестоко чихает напоследок и, кривясь, вдыхает фильтрованный воздух.

«…цветы танцуют… танцуют…»

Запах смерти, запах цветов – тесная связь.

– Сивилла, у нас ботаники уже работают сверхурочно. – Снова мое настоящее имя, признак того, что Клегг выбит из колеи, еще не пришел в себя от наблюдений за копаниями Шкурника.

– И?

– Слушай.

Зеро включает запись. Из колонок льется бодрый голос…

«Отчет по образцу 267/54, Джей Лигаль, кафедра ботаники Манчестерского университета. Второе мая, 8:04. Первое, базовые сведения: подвид Amaranthus Caudatus. Лепестки ярко-красные, расположение спиральное, собраны в длинные кисточки. Стебель длиной пятьдесят сантиметров. Реакция цветка на тесты адекватная. Второе, дополнительные сведения, строение соцветия. Тычинки тройные. На поверхности пыльников – комочки пыльцы. Очень яркий желтый цвет. Семьдесят пять микрон. Слишком велики для данного вида. Норма – двадцать-сорок. Пылинки слипаются в группы по шесть. Похоже, они движутся. Третье: частицы пыльцы реагируют на электрические импульсы. Избегают боли и опасности. Обнаружены соединения углерода. Какие-то признаки животной жизни? Неизвестная разновидность. Примечание: может, это розыгрыш? Никогда такого не видел. Запросить результаты исследований образца, отправленного Киркпатрик, профессору цитологии университета Глазго. Черт! Пыльца исчезла со стеклышка. Где она? Черт! Она танцует. Примечание: перестать чихать невозможно. Очень жизнеспособное растение. Никогда подобного… Черт! Если мне не показалось, то пыльца движется ко мне. Господи, почему мне всегда достается такая дерьмовая работа?»

Запись завершается оглушительным чиханием.

Появился Шкурник; его камеры залиты слезами и кровью, в металлическом горле отдается чихание. Даже робо страдают. Что же это за аллергия? И почему у меня ее нет? Обычно весна для меня превращается в кошмар. Но теперь все псы и робо вынуждены страдать, а вот у женщины-тени полный иммунитет. Какая-то странная аллергия. А еще я почему-то не могла перестать думать о Боде, девушке, затерявшейся в предсмертных видениях пса, таксиста с грязных улиц. «Подумай обо мне, Бода… спой ту песню еще разок». Почему эта последняя фраза с такой силой притягивает меня?

– Его убили не зомби, Клегг, – сказала я.

– Ты что, вступила в Общество защиты прав зомби? – Зеро заставил себя унять нервозность.

– Нужно дать знать Крекеру. Потому что тут не зомби, а хрен знает что, – продолжила я.

– Мы должны обставить все именно так.

– Так будет слишком просто, Зеро. Я думаю, нужно поискать улики, связанные с этой Бодой.

– Ты думаешь?

– Зомби не забивают жертве горло цветами.

– Крекер сказал закрывать дело, пока не начался новый собачий бунт.

– Говорю же, нужно продолжать расследование. В городе говорят, что Бода – девушка Койота. Знаешь, что чаще всего убийства совершают любовники?

– Это доказанный факт?

– Зеро, у тебя когда-нибудь была девушка?

– Крекер разрешил выдать тело.

– Что?

– Завтра похороны.

– Клегг, не рановато ли?

– Крекер хочет успокоить псов. А что мне делать, Сивилла? Пойти против босса?

– Слушайся хозяина. Гав-гав!

Клегг выдал свой лучший оскал, но в его колючей Тени ощущалась обида. Напряжение и страх.

Наверное, уже тогда мне стало ясно, что расследованием буду заниматься я одна.

Койот проживал в маленькой квартирке, прилепившейся над рыбно-продуктовым магазином на Ледибарн-лейн, в Фэлоуфилде. Магазин назывался «Бинго Рекс», и пока мы пробирались к входу, вокруг рычала толпа недовольных парней-псов, а Зеро профессионально огрызался в ответ. Бинго оказался жирным, вазоватым женатым псом; он провел нас через сырость комнаты, где одетая в лохмотья весьма человекоподобная жена улыбалась разбитыми губами, погружая кусочки рыбы в емкость с некачественным тестом. Лестница из комнаты вела в темноту с застарелым запахом псины. Зеро зажимал нос, как будто не хотел признавать, что этот запах принадлежит таким же собакам, как он.

– Все нормально, Зеро? – спросила я.

– Конечно, Дымка, – ответил он. – Пошли.

Было почти полтретьего. Сегодняшние газеты и перья уже набросились на происшествие. «Пес-герой убит цветами?», «Убийство на цветочной поляне», «Лепестки смерти».

Заголовки, Хуже всего, что Гамбо Йо-Йо решил им тоже помочь и сейчас издевался над копами, свободно подключаясь к информационной волне. «Цветы Зла» – такое название выбрал Гамбо.

И вот мы – недовольный коп и его Тень – ищем какую-нибудь зацепку. Я не могла не жалеть Зеро, который разрывался между обязанностью делать свое дело и преданностью своему хозяину, Якобу Крекеру. Зеро убеждал меня, что идет просто за компанию, и я, хоть и не верила, все равно была ему благодарна.

Открывается исцарапанная когтями дверь, и вид из нее – сама аккуратность. Недавно вычищенный ковер. Односпальная кровать со свежим бельем. Полка с книгами. Коллекция моделей «Эйрваз» (Обыгрывается название авиамоделей Airfix) все аккуратно собраны и подвешены на проволочках к потолку – и огромная ламинированная карта, приколотая на стене.

– Эти комнаты убитых… – сказал Зеро.

– Что с ними? – спросила я.

– Всегда такие пустые, – он выдвигал ящики из буфета. – Ага! – объявил он. – Порнография!

В лапах у Зеро очутилось розовое перо. Он положил его в рот и на долю секунды закрыл глаза. Потом вытащил перо и сказал:

– Хорошее. Человеческое. Никаких сук в течке. У него был хороший вкус.