которые находила достойными себя.

– Кем ты будешь, когда вырастешь? – спросила я, просто ради научного эксперимента.

Никакого ответа.

В действительности ее поведение подтверждало мою мысль. Дети, способные ответить на такой вопрос, – или ненастоящие дети (и таких много), или тяготеют к абстрактному мышлению и склонны к выдумке (это я).

Елена была настоящим ребенком, не расположенным к философии. Ответить на столь глупый вопрос для нее значило унизить себя. Это все равно что спросить у канатоходца, что бы он делал, если бы был бухгалтером.

– Откуда у тебя такое платье?

Тут она снисходила до ответа. Чаще всего она отвечала так:

– Мама сшила, она очень хорошо шьет.

Или:

– Мама купила мне в Турине.

Так назывался город, откуда она приехала. Багдад не казался мне более загадочным.

Как правило, она одевалась в белое. Этот цвет восхитительно шел ей.

Ее гладкие волосы были такие длинные, что, даже заплетенные в косы, спускались ниже пояса. Ее мать никогда не позволяла китаянке притрагиваться к волосам дочери. Она сама тщательно и любовно ухаживала за ними.

Мне больше нравилась одна коса, но Чжэ обычно заплетала мне две, как себе самой. Когда у меня была одна коса, я чувствовала себя очень элегантной. Я очень гордилась своими волосами, но когда увидела волосы Елены, то мои показались мне самыми обыкновенными. Это особенно бросилось в глаза в тот день, когда мы случайно оказались одинаково причесаны. Моя коса была длинной и темной. Ее же – бесконечной и черной как смоль.

Елена была на год младше меня и на пять сантиметров ниже, но она была выше меня во всем. Она превосходила меня, как превосходила весь мир. Она так мало нуждалась в других, что казалась старше.

Она могла целыми днями неторопливо гулять по тесному гетто. И оглядывалась по сторонам только для того, чтобы убедиться, что на нее смотрят.

Не знаю, находились ли дети, не любовавшиеся ею. Она внушала восхищение, уважение, обожание и страх, потому что была самой красивой и потому что всегда была безмятежна, потому что никогда не заговаривала первой, потому что для того, чтобы войти в ее мир, нужно было приблизиться к ней, и потому что в конечном счете никто так и не проник в ее мир, который наверняка был царством надменного спокойствия, величия и блаженства, где она превосходно обходилась обществом самой себя.

Никто не смотрел на нее так, как я.

После 1974 года на многих смотрела я жадно и подолгу, так что это их смущало.

Но Елена была первой.

И ее это не смущало нисколько.

Именно она научила меня смотреть на людей. Потому что она была красива и, казалось, требовала, чтобы на нее смотрели не отрываясь. Требование, которое я выполняла с редким усердием.

По ее вине я стала меньше интересоваться войной. Разведчик все реже ходил в разведку. До ее появления я проводила свободное время верхом, в поисках врага. Теперь же долгие часы посвящались созерцанию Елены. Это можно было делать в седле или на земле, но всегда на почтительном расстоянии.

Мне и в голову не приходило, что это выглядит нелепо. При виде ее я о себе забывала. Такое помутнение рассудка могло оправдать самое странное поведение.

Ночью, лежа в кровати, я приходила в себя и начинала страдать. Я любила Елену и чувствовала, что моя любовь жаждет чего-то. Но понятия не имела, чего именно. Я знала, что красавица должна обратить на меня хоть чуточку внимания. Этот первый этап был совершенно необходим. Но я чувствовала, что потом между нами должно свершиться нечто таинственное и неопределенное. Я сочиняла истории – кое-кто назвал бы их метафорами, – чтобы приблизиться к тайне. В этих историях моя возлюбленная всегда страдала от холода. Чаще всего лежала на снегу. Полураздетая, почти голая, она плакала, так ей было холодно. Снег играл важную роль.

Мне нравилось, что она мерзнет, ведь это значило, что нужно ее согреть. Мое воображение не было столь настойчиво, чтобы найти тому наилучший способ, зато я представляла – я чувствовала, – как тепло, постепенно растекаясь по закоченевшему телу, его отогревает и заставляет ее вздохнуть от необычного удовольствия.

Эти истории повергали меня в такое блаженство, что казались волшебными. Отблеск их магического очарования падал и на меня, я была настоящим медиумом. Я владела великими тайнами, и если бы Елена догадывалась об этом, она бы полюбила меня.

Нужно было ей рассказать.

И я рискнула. Это было очень наивно с моей стороны, но по моим поступкам можно судить, как сильно я верила в это чудо.

Однажды утром я подошла к ней. На ней было пурпурное платье без рукавов, стянутое на талии и расширяющееся книзу подобно пиону. Ее красота и грация затуманили мне рассудок.

Однако я не забыла того, что хотела ей сказать.

– Елена, у меня есть один секрет.

Она снисходительно взглянула на меня, словно говоря, что послушать новости всегда неплохо.

– Еще один конь? – насмешливо спросила она.

– Нет. Настоящий секрет. Об этом кроме меня больше не знает никто на свете.

Я сама ничуть в этом не сомневалась.

– И что это?

Тут я сообразила – хоть и поздно, – что мне совершенно нечего было ей показать. Что я могла придумать? Не могла же я рассказать ей про снег и странные вздохи.

Это было ужасно. В кои-то веки она удостоила меня взглядом, а мне нечего было сказать.

Чтобы протянуть время, я решила ее куда-нибудь отвести.

– Иди за мной.

И я пошла, сама не зная куда, стараясь сохранять уверенный вид, чтобы скрыть свою панику.

О чудо – Елена последовала за мной. Правда, ничего необычного в этом не было. Она целыми днями неторопливо расхаживала по гетто. А сейчас просто шагала рядом, но оставалась такой же отстраненной, как всегда.

Было очень трудно двигаться в ее темпе. Похоже на замедленную съемку. Но это было ничто в сравнении с ужасом, который я испытывала при мысли о том, что мне нечего, абсолютно нечего ей показать.

И все же я ликовала, глядя, как она идет рядом со мной. Я ни разу не замечала, чтобы она шла с кем-то рядом. Ее волосы были заплетены в косу, и я отчетливо видела ее восхитительный профиль.

Но куда же, черт побери, мне ее отвести? В гетто не было ничего таинственного, и она знала его так же хорошо, как я.

Весь этот эпизод длился около получаса. Но в моей памяти он равен неделе. Я шагала медленно, не столько затем, чтобы быть рядом с Еленой, сколько чтобы оттянуть момент позора и унижения, когда я покажу ей дыру в земле, кусок битого кирпича или другую чепуху и отважусь пролепетать что-то вроде: «О! Его кто-то украл! Кто стащил мой ларец с изумрудами?» Красавица рассмеется мне в лицо. Позор неотвратим.

Я выставляла себя на посмешище и все же не могла признать свое поражение, ведь секрет все-таки был, и он был лучше любых изумрудов. Если бы только найти слова, чтобы описать Елене всю прелесть этой тайны – снег, странный жар, неведомое удовольствие, бесстыдные улыбки и все то необъяснимое, что за этим следовало.

Если бы я могла показать ей хоть краешек этого чуда, она бы пришла в восторг и полюбила меня, в

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату