мой, какой вы вспыльчивый!

— Идите сюда! — поманив его, сказал Ральф. — Мы и виду не должны показывать, что расстроены. Мы спустимся вниз рука об руку.

— Но вы меня щиплете до синяков! — взмолился Грайд.

Ральф нетерпеливо отпустил его и, спустившись по лестнице своим обычным твердым и тяжелым шагом, сел в карету. Грайд последовал за ним. Посмотрев нерешительно на Ральфа, когда кучер спросил, куда ехать, и убедившись, что он молчит и не выражает ни малейшего желания ответить, Грайд назвал свой адрес, и они отправились туда.

Дорогой Ральф сидел в своем углу, скрестив руки, и не проронил ни слова. Подбородок его покоился на груди, опущенных глаз не видно было из-под нахмуренных бровей, он не подавал никаких признаков жизни и казался спящим, пока карета не остановилась, после чего он поднял голову и, посмотрев в окно, осведомился, что это за место.

— Мой дом, — ответил безутешный Грайд, быть может удрученный его заброшенным видом. — О боже, мой дом!

— Верно, — сказал Ральф. — Я не заметил, какой дорогой мы ехали. Я бы хотел стакан воды. Надеюсь, вода у вас в доме найдется?

— Вы получите стакан воды… или… или чего пожелаете, — со стоном отозвался Грайд. — Кучер, стучать не имеет смысла. Позвоните в колокольчик!

Тот звонил, звонил и звонил, потом стучал, пока стук не разнесся по всей улице, потом стал прислушиваться у замочной скважины. Никто не вышел. Дом был безмолвен, как могила.

— Что это значит? — нетерпеливо спросил Ральф.

— Пэг так ужасно глуха, — ответил Грайд со смущенным и обеспокоенным видом. — Ах, боже мой! Позвоните еще раз, кучер. Она видит колокольчик.

Снова тот стал звонить и стучать, стучать и звонить. Соседи открыли окна и кричали друг другу через улицу, что, должно быть, экономка старого Грайда лежит мертвая. Иные столпились вокруг кареты и высказывали всевозможные догадки: одни утверждали, что она заснула, другие — что она напилась, а один толстяк — что она увидела что-нибудь съестное и это ее так испугало (с непривычки), что она упала в обморок. Эта последняя догадка особенно восхитила зрителей, которые встретили ее ревом, и стоило труда помешать им спрыгнуть в нижний дворик и взломать дверь кухни, чтобы убедиться в правильности предположения. Но это было еще не все. Так как по соседству разнесся слух, что в то утро Артур Грайд должен жениться, посыпались нескромные вопросы касательно невесты, которая, по мнению большинства, была переодета и приняла облик мистера Ральфа Никльби; это привело к шутливо-негодующим замечаниям по поводу появления на людях невесты в сапогах и штанах и вызвало вопли и гиканье. Наконец оба ростовщика нашли приют в соседнем доме и, раздобыв лестницу, взобрались на стену заднего двора, которая была невысока, и благополучно спустились по другую сторону.

— Уверяю вас, я боюсь войти, — сказал Артур, повернувшись к Ральфу, когда они остались одни. — Что, если ее убили? Лежит, а голова пробита кочергой, а?

— Допустим, что так, — сказал Ральф. — Я бы хотел, чтобы такие вещи были делом более обычным, чем теперь, и более легким. Можете таращить глаза и дрожать… Я бы этого хотел!

Он подошел к насосу во дворе и, напившись воды и хорошенько смочив себе голову и лицо, вновь обрел свой обычный вид и первым вошел в дом. Грайд следовал за ним по пятам.

В доме было так же мрачно, как и всегда: все комнаты так же унылы и безмолвны, все страшные, как привидения, предметы обстановки на обычном своем месте. Железное сердце хмурых старых часов, не тревожимое шумом, доносившимся снаружи, по-прежнему тяжело билось в своем пыльном ящике; шаткие шкафы, как всегда, прятались в меланхолических углах, подальше от глаз; все то же печальное эхо отзывалось на шум шагов; длинноногий паук остановился в проворном беге и, испугавшись людей в своем скучном жилище, повис неподвижно на стене, притворяясь мертвым, пока они проходили мимо него.

От погреба до чердака прошли ростовщики, открывая каждую скрипучую дверь и заглядывая в каждую заброшенную комнату. Но не было ни следа Пэг. Наконец они уселись в той комнате, где большей частью проводил время Артур Грайд, отдохнуть после поисков.

— Должно быть, старая карга вышла из дому, чтобы сделать какие-нибудь приготовления к вашему свадебному празднеству, — сказал Ральф, собираясь уходить, смотрите: я уничтожаю обязательство. Больше оно нам никогда не понадобигся.

В эту минуту Грайд, зорко обводивший глазами комнату, упал на колени перед поместительным сундуком и испустил отчаянный вопль.

— Что случилось? — спросил Ральф, сердито оглянувшись.

— Ограбили! Ограбили! — завизжал Артур Грайд.

— Ограбили? Украдены деньги?

— Нет, нет, нет! Хуже! Гораздо хуже!

— Что же? — спросил Ральф.

— Хуже, чем деньги, хуже, чем деньги! — кричал старик, — выбрасывая из сундука бумаги, словно дикий зверь, роющий землю. — Лучше бы она украла деньги… все мои деньги… у меня их немного! Лучше бы она оставила меня нищим, чем сделала такое дело!

— Что сделала? — спросил Ральф. — Что сделала, проклятый, выживший из ума старик?

По-прежнему Грайд не дал никакого ответа, но, роясь и копошась в бумагах, продолжал выть и визжать, словно его пытали.

— Вы говорите — что-то пропало! — крикнул Ральф, в бешенстве схватив его за шиворот. — Что именно?!

— Бумаги, документы. Я разорен!.. Погиб, погиб! Меня ограбили, разорили. Она видела, как я их читал, читал в последнее время — я это очень часто делал. Она за мной следила… видела, как я спрятал их в шкатулку, находившуюся в этом сундуке… Шкатулка исчезла… она ее украла… Будь она проклята, она меня ограбила!

— Что украдено? — крикнул Ральф, которого как будто осенило, потому что глаза у него сверкали и он дрожал от возбуждения, когда схватил Грайда за костлявую руку. — Что?

— Она не знает, что это, она не умеет читать! — взвизгнул Грайд, не слушая вопроса. — Есть только один способ добыть таким путем деньги — отнести шкатулку к той. Кто-нибудь прочтет ей и объяснит, что нужно делать. Она и ее сообщник получат деньги за эту шкатулку и останутся безнаказанными. Они это поставят себе в заслугу, скажут, что нашли документ… узнали о нем… и выступят свидетелями против меня. Единственным человеком, который от этого пострадает, буду я, я, я!

— Терпенье! — сказал Ральф, стискивая еще крепче его руку и глядя на него искоса напряженным и горящим взглядом, который ясно показывал, что, собираясь что-то сказать, он преследует тайную цель. — Прислушайтесь к доводам рассудка. Она не могла далеко уйти. Я позову полицию. Дайте только указания, что именно она украла, и ее задержат, поверьте мне. На помощь! На помощь!

— Нет, нет, нет! — запищал старик, зажимая Ральфу рот рукой. — Я не могу, не смею!

— На помощь! На помощь! — крикнул Ральф.

— Нет, нет, нет! — завизжал тот, неистово, как сумасшедший, топая ногами. — Говорю же вам — нет! Я не смею, не смею!

— Не смеете заявить публично об этом грабеже? — выкрикнул Ральф.

— Да! — ответил Грайд, ломая руки. — Тише, тише! Ни слова об этом, ни слова не нужно говорить об этом. Я погиб. В какую бы сторону я ни обратился, я погиб. Меня предали. Меня выдадут. Я умру в Ньюгете!

Выкрикивая эти безумные слова и многие другие, в которых странно сливались страх, отчаяние и бешенство, старый негодяй постепенно понижал голос и перешел к тихим душераздирающим стонам, чередовавшимся с завываниями, когда, перебирая оставшиеся в сундуке бумаги, он обнаруживал новые потери. Почти не трудясь приносить извинения за внезапный уход, Ральф оставил его и, весьма разочаровав зевак, шатавшихся перед домом, заявлением, что ничего не случилось, сел в карету и поехал домой.

У него на столе лежало письмо. Некоторое время он не прикасался к письму, словно ему не хватало мужества вскрыть его, но, наконец, он это сделал и побледнел, как смерть.