похожее на тот обед, который был подан наяву и стоил по десять шиллингов шесть Пенсов с персоны, не считая вина. Что же касается вин, то если кому может присниться такое замороженное шампанское, такие красные вина, такой портвейн и такой херес, ему лучше лечь в постель и не вставать.

Но, быть может, всего приятнее в этом банкете было то, что сам Джон радовался больше других и беспрестанно заливался веселым смехом, а потом спохватывался и напускал на себя сверхъестественную важность, чтобы лакеи не догадались, насколько это для него ново. Некоторые блюда, подносимые ему лакеями, выглядели так замысловато, что непонятно было, как за них взяться, и это тоже вызывало смех; а когда мистер Пинч, вопреки почтительным советам официанта, настоял на том, чтобы проломить ложкой корку глазированного паштета, а затем и съесть эту корку, Джон забыл о собственном достоинстве до того, что, усевшись во главе стола перед блестящей крышкой с блюда, хохотал так, что его слышно было на кухне. Но он был нисколько не прочь посмеяться и сам над собой, что и доказал, когда они уселись втроем вокруг камина. Подали десерт, и старший лакей почтительно и заботливо осведомился, по вкусу ли ему этот легкий белый портвейн и не хочет ли он попробовать другого, более крепкого и с замечательным букетом. На это Джон важно ответил, что находит и этот портвейн неплохим и что, по его мнению, это тоже вполне приличное вино; и лакей, поблагодарив его, удалился. После чего Джон, широко ухмыляясь, сказал своим друзьям, что, кажется, он не наврал, а впрочем, не знает наверно, и залился громким смехом.

В продолжение всего обеда друзья были веселы и полны оживления, но едва ли не всего приятнее было сидеть после обеда у огня, щелкая орехи, попивая вино и оживленно разговаривая. Тому Пинчу понадобилось сказать слова два своему приятелю, помощнику органиста, и он, не откладывая этого в долгий ящик, ушел на несколько минут из своего теплого уголка, оставив молодых людей вдвоем.

Без Тома они, разумеется, выпили за его здоровье, и Джон Уэстлок, воспользовавшись этим случаем, сказал, что они с Пинчем ни разу не сказали друг другу худого слова за все время, что прожили вместе у мистера Пекснифа. От этого он, естественно, перешел к характеру Тома и намекнул, что мистер Пексниф отлично в нем разбирается. Он только намекнул на это, и то очень издалека, зная, что Тому неприятно, когда об этом джентльмене отзываются неодобрительно, и думая, что новому ученику полезнее будет самому кое в чем разобраться.

- Да, - сказал Мартин. - Нельзя относиться к Пинчу лучше, чем я отношусь, иди больше ценить его хорошие качества. Он самый покладистый малый, какого я знаю.

- Даже слишком покладистый, - заметил Джон, отличавшийся наблюдательностью. - Это в нем доходит до слабости.

- Да, - сказал Мартин. - Совершенно верно. С неделю тому назад у нас был один такой - мистер Тигг, - занял у него все деньги и пообещал отдать через несколько дней. Всего полсоверена, правда; но и хорошо, что не больше, ведь этих денег ему не видать.

- Бедняга! - сказал Джон, очень внимательно выслушав его слова. - Быть может, вы не имели еще случая заметить, что в денежных отношениях Том очень щепетилен?

- Да что вы! Нет, я не замечал. То есть в каком смысле? Он не возьмет взаймы? Джон Уэстлок кивнул головой.

- Это очень странно, - сказал Мартин, ставя на стол пустую рюмку. - Да, большой чудак.

- А чтобы принять деньги в подарок, - заключил Джон, - так, я думаю, он скорее умрет.

- Он сама простота, - сказал Мартин. - Наливайте себе.

- Не сомневаюсь, однако, - продолжал Джон, наполнив свою рюмку и с любопытством поглядывая на своего собеседника, - что вы, будучи гораздо старше, чем большинство учеников мистера Пекснифа, и, по- видимому, гораздо опытнее, понимаете Тома и видите, как легко его обмануть.

- Конечно, - сказал Мартин, вытягивая ноги и рассматривая свою рюмку с вином на свет. - И мистер Пексниф это знает. И дочери его тоже. А?

Джон Уэстлок улыбнулся, но ничего не ответил.

- Кстати, - сказал Мартин, - это мне напомнило... Какого вы мнения о Пекснифе? Как он с вами обращался? Что вы о нем думаете сейчас? Хладнокровно, знаете ли, когда все уже позади.

- Спросите Пинча, - ответил бывший ученик. - Ему известно, каковы были мои чувства в этом отношении. Они не переменились, уверяю вас.

- Нет, нет, - сказал Мартин. - Я бы хотел услышать это от вас самих.

- Но Пинч говорит, что я несправедлив, - настаивал Джон, улыбаясь.

- Ах, так! Ну, тогда я наперед могу сказать, каковы они, - заметил Мартин, - и вы можете говорить прямо, без церемоний. Меня вам нечего стесняться. Скажу вам откровенно, мне он не нравится. Я живу у него потому, что это меня устраивает ввиду некоторых особенных обстоятельств. У меня как будто есть способности к архитектуре, и если кто кому останется обязан, то уж скорее он мне, чем я ему. На худой конец мы будем квиты, и значит, ни о каких одолжениях не может быть и речи. Так что можете говорить со мной, как если бы я не имел к нему никакого отношения.

- Если вы непременно хотите знать мое мнение... - начал Джон Уэстлок.

- Да, хочу, - сказал Мартин. - Буду вам очень обязан.

- ...так я бы сказал, что это первейший мерзавец на всем свете, закончил Джон.

- Ого! - заметил Мартин с неизменным спокойствием. - Довольно сильно сказано.

- Не сильнее, чем он заслуживает, - сказал Джон, - и если б он потребовал, чтобы я высказал свое мнение ему в лицо, я сделал бы это в тех же самых выражениях, нисколько не смягчая. Взять хоть то, как он обращается с Пинчем! А когда я оглядываюсь на те пять лет, что провел в его доме, и вспоминаю лицемерие, подлость, низость, притворство, пустословие этого человека и его манеру прикрывать личиной святошества самые некрасивые дела, когда я вспоминаю, сколько раз мне приходилось видеть все это и как бы принимать участие во всем этом, хотя бы уже в силу того, что я у него жил и он был моим учителем, - даю вам слово, я начинаю презирать самого себя.

Мартин допил свое вино и уставился в огонь.

- Я не хочу сказать, что это так и нужно, - продолжал Джон Уэстлок, потому что во всем этом не было моей вины; я могу понять вас, например; вы прекрасно знаете, чего он стоит, и все же вынуждены обстоятельствами оставаться у него. Я просто говорю вам то, что чувствую; и даже теперь, когда, как вы говорите, все прошло и я имею удовольствие знать, что он всегда меня ненавидел, и что мы всегда не ладили, и я всегда говорил ему, что думал, - даже теперь мне жаль, что я не поддался искушению, которое часто испытывал еще мальчишкой: убежать от него и махнуть за границу.

- Почему же за границу? - спросил Мартин, обращая взгляд на говорившего.

- В поисках средств к жизни, - отвечал Джон Уэстлок, пожав плечами, которых я не мог добыть на родине. В этом была бы хоть смелость. Но довольно! Налейте себе вина, и забудем о Пекснифе.

- Чем скорей, тем лучше, если вам угодно, - сказал Мартин. - О себе самом и моих отношениях с ним я могу только повторить то, что уже говорил. До сих пор я у него делал что хотел и дальше буду держаться так же, и даже в большей мере; потому что (сказать вам по правде) он, видимо, надеется, что я буду за него работать, и вряд ли захочет со мной расстаться. Я так и думал, когда решил к нему ехать. За ваше здоровье!

- Благодарю вас, - ответил молодой Уэстлок. - И за ваше! Дай бог, чтобы новый ученик пришелся вам по душе!

- Какой новый ученик?

- Счастливый юноша, родившийся под благоприятной звездой, - смеясь, отвечал Джон, - чьим родителям или опекунам суждено пойматься на объявление. Как, вы не знали, что он опять напечатал объявление?

- Нет.

- Да, да, еще бы! Я прочел его вот только что, перед обедом, во вчерашней газете. Я знаю, что это его объявление, потому что достаточно знаком с его стилем. Тсс! Вот и Пинч. Странно, не правда ли, что чем больше он предан Пекснифу (а преданность его просто не знает границ), тем больше для нас причин любить Тома. Однако тише, иначе мы испортим ему настроение.

При этих словах вошел Том, сияя улыбкой, и снова уселся в свой теплый уголок, потирая руки скорее от удовольствия, чем от холода (он очень быстро бежал), и радуясь, как умел радоваться только Том Пинч. Никакое другое сравнение не изобразит состояния его души.

- Так вот, - сказал он, после того как долго и с удовольствием глядел на своего друга, - наконец-то вы