ярче, чем яблоки на блюде.

Мы говорили о моих набросках, которые Джемми к тому времени успел прочитать от доски до доски, и по этому поводу мой высокочтимый друг, приглаживая кудри Джемми, заметила следующее:

— Ведь ты тоже принадлежишь к этому дому, Джемми, и куда больше, чем жильцы, потому что ты в нем родился, а потому не худо бы когда-нибудь добавить твою сказку к остальным, я так думаю.

Тут Джемми сверкнул глазами и сказал:

— И я так думаю, бабушка.

Потом он начал смотреть на огонь, потом засмеялся, как бы совещаясь с ним, потом сложил руки на коленях моего высокочтимого друга и, обратив к ней свое ясное лицо, сказал:

— Хотите послушать сказку про одного мальчика, бабушка?

— Еще бы! — ответила мой высокочтимый друг.

— А вы, крестный?

— Еще бы! — ответил и я.

— Ладно! — сказал Джемми. — Так я расскажу вам эту сказку.

Тут наш бесспорно замечательный мальчик обхватил себя руками и снова рассмеялся мелодичным смехом при мысли о том, что он выступит в новой роли. Потом он снова как бы посовещался о чем-то с огнем и начал:

— Когда-то, давным-давно, когда свиньи пили вино, а мартышки жевали кашу, — не в мое время и не в ваше, но это дело не наше…

— Что с ним?! — воскликнула мой высокочтимый друг. — Что у него с головой?

— Это стихи, бабушка! — сказал Джемми, хохоча от души. — Мы в школе всегда так начинаем рассказывать сказки.

— Он меня до смерти напугал, майор! — воскликнула мой высокочтимый друг, обмахиваясь тарелкой. — Я уж подумала было, что он не в своем уме!

— В то замечательное время, бабушка и крестный, жил-был один мальчик — не я, заметьте себе!

— Конечно, не ты! — говорит мой уважаемый друг. — Не он, майор, понимаете?

— Да, да, — говорю я.

— И он уехал в школу, в Ратлендшир…

— Почему не в Линкольншир? — спрашивает мой уважаемый друг.

— Почему не в Линкольншир, милая моя старенькая бабушка? Потому что в Линкольнширскую школу уехал я, вот почему!

— Ах да, верно! — говорит мой уважаемый друг. — А ведь это не про Джемми, вы понимаете, майор?

— Да, да, — говорю я.

— Ладно! — продолжает наш мальчик, уютно обхватив себя руками, весело рассмеявшись (и опять словно совещаясь с огнем), а потом снова подняв глаза на миссис Лиррипер. — И вот он по уши влюбился в дочь своего учителя, а она была до того красива, что другой такой никто и не видывал: глаза у нее были карие, а волосы каштановые и прелестно вились; голос у нее был очаровательный, и вся она была очаровательная, и звали ее Серафина.

— Как зовут дочь твоего учителя, Джемми? — спросила мой уважаемый друг.

— Полли! — ответил Джемми, грозя ей пальцем. — Ага! Вот я вас и поймал! Ха-ха-ха!

Тут они с моим уважаемым другом посмеялись и обнялись, а потом наш общепризнанно замечательный мальчик продолжал с огромным удовольствием:

— Ладно! И вот он в нее влюбился. И вот он думал о ней, и мечтал о ней, и дарил ей апельсины и орехи, и дарил бы ей жемчуга и брильянты, если бы мог купить их на свои карманные деньги, но он не мог. И вот ее отец… Ах, он был настоящий варвар! Придирался к мальчикам, каждый месяц устраивал экзамены, читал нравоучения на любые темы в любое время и знал все на свете по книгам. И вот этот мальчик…

— А его как-нибудь звали? — спросила мой уважаемый друг.

— Нет, его никак не звали, бабушка. Ха-ха-ха! Вот опять! Опять я вас поймал!

После чего они снова посмеялись и обнялись, и наш мальчик продолжал:

— Ладно! И вот у этого мальчика был друг, почти что его ровесник, и учился он в той же школе, а звали его (у этого мальчика почему-то было имя), а звали его… дайте вспомнить… звали его Боббо.

— А не Боб? — переспросила мой уважаемый друг.

— Конечно нет! — ответил Джемми. — Почему вы, бабушка, подумали, что Боб? Ладно! И вот этот друг был умнейшим, и храбрейшим, и красивейшим, и великодушнейшим из всех друзей на свете, и вот он влюбился в сестру Серафины, а сестра Серафины влюбилась в него, и вот они все выросли большие.

— Чудеса! — говорит мой уважаемый друг. — Что-то они уж очень скоро выросли.

— Вот они все выросли большие, — повторил наш мальчик, смеясь от души, — и Боббо вместе с этим мальчиком уехали верхом искать своего счастья, а лошадей они достали по знакомству, но в то же время за деньги: то есть они оба вместе скопили семь шиллингов и четыре пенса, а лошади были арабской породы и стоили дороже, но хозяин сказал, что ему довольно и этого, так как он хочет сделать одолжение мальчикам. Ладно! И вот они нашли свое счастье и галопом вернулись в школу, а в карманах у них было столько золота, что его хватило бы на всю жизнь. И вот они позвонили в тот колокольчик, в который звонят родители и гости (не тот, что на задней калитке), и когда им открыли дверь, провозгласили: «Теперь все равно что во время скарлатины! Все мальчики отправляются домой на неопределенное время!» И тут все громко закричали «ура», а потом друзья поцеловали Серафину и ее сестру — каждый свою милую, никак не чужую, — а потом приказали немедленно заключить варвара под стражу.

— Бедняга! — проговорила мой уважаемый друг.

— Немедленно заключить его под стражу, бабушка, — повторил Джемми, стараясь принять строгий вид и давясь от смеха, — и его каждый день кормили теми обедами, которыми кормят мальчиков, и пил он полбочонка того пива, которое они получают, а больше ему ничего не давали. И вот начались приготовления к двум свадьбам, и были там большие корзины с провизией, и соленья, и сласти, и орехи, и почтовые марки, и вообще разные разности. И вот все так развеселились, что выпустили варвара на свободу, и он тоже развеселился.

— Я рада, что его выпустили, — говорит мой уважаемый друг, — ведь он только исполнял свой долг.

— Да, но ведь он исполнял его слишком усердно! — воскликнул Джемми. — Ладно! И вот этот мальчик с невестой в объятиях сел верхом на лошадь и ускакал прочь, и он все скакал и скакал, пока не прискакал в одно место, где у него жили бабушка и крестный, — не вы, заметьте себе!

— Нет, нет! — сказали мы оба.

— И там его приняли с большой радостью, и он набил буфет и книжный шкаф золотом и засыпал золотом свою бабушку и своего крестного, потому что оба они были самые добрые, самые хорошие люди на свете. И вот когда они сидели по колено в золоте, послышался стук в дверь, и это оказался Боббо (тоже верхом на лошади, с невестой в объятиях), а приехал он сказать, что навеки снимет за двойную плату все меблированные комнаты, которые не нужны этому мальчику, этой бабушке и этому крестному, и что все они будут жить вместе и будут счастливы! И так оно и было и будет всегда.

— А они не ссорились между собой? — спросила мой уважаемый друг, в то время как Джемми уже сидел у нее на коленях и обнимал ее.

— Нет! Никто ни с кем не ссорился.

— А денег они не растратили?

— Нет! Никто никогда не мог бы их истратить.

— И никто из них не постарел?

— Нет! После этого никто не старел.

— И никто из них не умер?

— О нет, нет, нет, бабушка! — воскликнул наш милый мальчик, прижавшись щекой к бабушкиной груди и крепче прижимая бабушку к себе. — Никто никогда не умирал.

— Ах, майор, майор! — говорит мой уважаемый друг, блаженно улыбаясь мне. — Да это куда интересней всех наших рассказов. Давайте же закончим «Сказкой про мальчика», майор, потому что это самая лучшая сказка на свете!