А может, так оно и было. Пока Валин держался в стороне, Шана могла предаваться грезам, сколько ее душе угодно. Но если она скажет ему о своих чувствах, Валину придется что-то ей ответить, — и этот ответ будет означать, что в их отношениях что-то изменится. Неизвестно, в какую сторону, но изменится.

Шана даже не знала, какими сейчас были их отношения.., если тут вообще можно было говорить о каких-то отношениях.

Валин разговаривал с Кеманом и своим братом, а Шана грустно смотрела сквозь пламя костра на его безукоризненный профиль. Речь Валина, как и все его манеры, была мягкой и учтивой, а в голосе звучала музыка, — как будто несколько человеческих голосов вели песню.

Если она признается Валину в своих чувствах, он либо посмеется над ней, либо отнесется к этому серьезно. В любом случае грезам придет конец. А Шане хотелось еще немного помечтать, представить себе, как могли бы развиваться их отношения…

Нет, Шане совершенно не хотелось возвращаться к реальности. В конце концов, с чего она взяла, что утонченный эльфийский лорд может найти ее привлекательной? Он наверняка мечтает о какой-нибудь эльфийской леди вроде тех, за которыми подсматривала Шана. Наверняка волосы той, кого он видит в грезах, подобны не огненной осенней листве, а шелку и солнечному свету. Да одних лишь манер Шаны хватило бы, чтобы оттолкнуть его, если бы они сейчас не находились в такой отчаянной ситуации. А ее речь?! Она всегда говорила просто и грубо. Шана была достаточно крепкой, чтобы пересечь пустыню в одиночку. Нежная эльфийская дева скорее всего упала бы в обморок при одной мысли о подобном путешествии — а еще эльфийские леди никогда и ни о чем не говорили просто.

Шана знала это — она достаточно долго наблюдала за жизнью эльфийских леди, причем их собственными глазами. Они постоянно вели сложные игры, полные намеков и обмана, отличаясь при этом от своих лордов лишь тем, что вкладывали в эти игры меньше магической силы.

Но если уж на то пошло, почему при всех их различиях Валин не может найти ее привлекательной? Вдруг ему надоела застенчивость и притворная невинность эльфийских дев? Вдруг ему понравится смелость и предприимчивость Шаны? Может, он устал от ледяного совершенства эльфийских женщин. В конце концов, долгие взгляды, которые Валин устремлял на Шану, вполне могли свидетельствовать о его неравнодушии.

Может, это и есть любовь? Все познания Шаны в этом вопросе исчерпывались редкими упоминаниями, встреченными в архивах Цитадели, да в книгах, по которым они с Кеманом учили эльфийский язык. Правда, в книгах о «любви» говорилось мало — это чувство не играло особой роли в эльфийских браках. Эльфы редко позволяли себе влюбиться и еще реже действовали, исходя из этого чувства. Запутанные ходы эльфийской политики обычно не оставляли места для любви.

Что же касается архивов — ну да, там в изобилии хранились романсы и баллады, но Шана чаще всего просто пропускала их, уделяя все внимание историческим трудам. Ей нужны были тогда факты, а не вымыслы; она искала силу, а не развлечения.

А сейчас Шана жалела, что не прочитала хоть несколько таких баллад. Теперь ей оставалось лишь незаметно смотреть на Валина, мучиться сомнениями и предаваться грезам.

Нет, на самом деле она не позволяла этим переживаниям всецело завладеть ее вниманием. Лорд Чейнар и его отряды все еще продолжали охотиться за беглецами, и Шане с Кеманом приходилось путать следы и уходить все дальше в глушь. А когда выдавалась свободная минута, Шана учила Меро пользоваться своими силами. То есть пыталась учить. Все-таки присутствие Валина сильно отвлекало ее — а Тень, хоть и сам был довольно хорош, кажется, обижался, что Шана так восхищается его двоюродным братом.

Возможно, он просто ревновал. Шана точно не знала. Во всяком случае, Меро хотел, чтобы Шана учила его, но при этом вел себя так, словно не верил ни единому ее слову.

Какова бы ни была причина, но каждый раз, когда Шана пыталась что-нибудь ему показать, Тень смотрел на нее так, словно подозревал, что она что-то от него скрывает. А когда Шана указывала ему на ошибки, Меро тут же ощетинивался и всем своим видом выказывал готовность обороняться. Обычно Шана лишь жалела его — нелегко ведь жить в тени такой яркой личности, как Валин. Но понемногу такое отношение со стороны Меро начало утомлять ее.

Шане очень хотелось, чтобы Тень решил наконец, чего же он, собственно, желает. Когда полукровка принимался бросать на нее косые взгляды из-под непокорной темной челки, Шане становилось не по себе. Каждый раз, когда Шана говорила что-нибудь хорошее Валину или краем глаза следила за эльфийским лордом, Меро смотрел на нее, словно беспокойный ястреб. Шане это все ужасно надоело.

Взаимоотношения внутри их маленькой группы, поначалу довольно неплохие, теперь принялись стремительно портиться. Отстраненность Валина, настороженность Тени, отвратительная дождливая погода, погоня, неустанно идущая за ними по пятам, — все это доводило Шану до такого состояния, что она временами готова была велеть этим двоим оставить ее и Кемана в покое. Пусть идут куда хотят.

Но это значило, что она никогда больше не увидит Валина. Даже если они смогут оторваться от погони, ему некуда будет идти. Он может и не пытаться добраться до Цитадели. Даже если Валин и сможет отыскать ее, ему никогда туда не войти. Возможно, волшебники вообще убьют его сразу же, как только увидят.

Шана сидела, смотрела на огонь и думала, что же делать дальше. Ответа на этот вопрос у нее не было.

Валин смотрел на дышащие жаром угли в центре костра — первого, который беглецы развели за последние три дня. До этого у них не было то подходящего места, где костер можно было бы укрыть от чужих глаз, то достаточно сухого топлива — а от сырых дров в небо тут же поднялся бы предательский столб дыма. Конечно, Валин мог бы воспользоваться магией, чтобы согреть их всех, но магия тоже оставила бы след, и для иных глаз он был бы заметнее сигнального костра. Лучше уж померзнуть, чем заполучить лорда Чейнара себе на голову.

Но сегодня вечером беглецы обнаружили нагромождение скал, и в нем — удобную расщелину, которую можно было закрыть сверху лапником. А поблизости нашлось упавшее дерево, под которым сохранилось достаточно сухих ветвей, чтобы можно было развести костер и поддерживать его до захода солнца. А когда стемнело, уже можно было понемногу подбавлять и сырые дрова — тонкая струйка дыма теперь не имела особого значения.

Костер означал, что сегодня у них на ужин будут не корни и сырая рыба, как последние три дня, а жареное мясо. Уже одно это должно было внушить беглецам ощущение довольства, но почему-то не внушило. Сейчас все четверо сгрудились вокруг костра, словно истосковавшись по теплу. Но при этом они не смотрели друг на друга и старались друг к другу не прикасаться.

Невидимые течения, потоки чувств рвали беглецов в разные стороны и грозили разметать маленький отряд прежде, чем его члены притрутся друг к другу и смогут действовать согласованно. Валин, например, отлично знал, как относится к нему Шана. Как же тут не знать? Он, конечно, не умел читать мысли, но ее влюбленность была заметна невооруженным глазом. Валин уже не впервые становился объектом воздыхания юной девушки — и зачастую их тянуло к нему отнюдь не из одних лишь соображений престижа. Не одна наложница искренне любила его — или, по крайней мере, была уверена, что любит. По крайней мере, страстно его желала.

Но эта влюбленность была очень опасна. На свой лад Шана была весьма красива. Чересчур яркая, на вкус Валина, — а вот Диран сразу же ухватился бы за такую женщину и ввел ее в свой гарем…

В чем и заключалась главная проблема. Однажды Диран уже ввел в свой гарем очень похожую женщину. Мать Шаны, Серину. Валин не помнил ни самой Серины, ни той суматохи, которая поднялась в гареме после ее побега, но в детстве он не раз слыхал об этом. Серина превратилась в своеобразную легенду, и в этой легенде Валину чудилось нечто притягательное, хоть он и не знал, что толкнуло молодую женщину на побег. Уже потом Валин узнал правду от матери Меро: Серина носила ребенка-полукровку, и кто-то донес Дирану о ее состоянии. Поступил приказ убить ее, но Серина вовремя узнала об этом и бежала. Предполагалось, что она погибла в пустыне.

Теперь же, выслушав рассказ Шаны и Кемана и сопоставив это с тем, что он знал о Серине Даэт, Валин ни капли не сомневался в том, кто был матерью Шаны. За последние шестнадцать-семнадцать лет был зафиксирован один-единственный случай побега беременной наложницы. Добавим к этому тот факт, что лишь поразительно красивая женщина — причем именно того типа красоты, каким наделена была Серина Даэт, — могла произвести на свет такую дочь, как Шана. Учесть еще, что Шану сразу после рождения