только устал, взмок и разгорячился, точно меня на сковородке поджаривали. И вот я здесь, сэр. Примчался из Гилдфорда меньше чем за час. А спрашивается, зачем, сэр?
Мистер Хупдрайвер покачал головой.
— Потому что я кретин, сэр. Потому что у меня целые резервуары мускульной энергии, и один из них всегда протекает. Дорога эта, я убежден, на редкость красивая, есть тут и птицы и деревья, и цветы растут на обочине, и я бы получил огромное наслаждение, любуясь ими. Но мне это не дано. Стоит мне сесть на велосипед, как я должен мчаться. Да меня на что угодно посади, я все равно буду мчаться. А ведь я вовсе этого не хочу. Скажите на милость, почему человек должен мчаться, точно ракета, так, что только дым столбом? Почему? Меня это страшно злит. Уверяю вас, сэр, я мчусь по дороге как угорелый и на чем свет стоит ругаю себя. Ведь, в сущности, я по натуре спокойный, почтенный, рассудительный человек — вот что я такое, а сейчас, извольте, трясусь от злости и ругаюсь, точно пьяный мастеровой, в присутствии совершенно незнакомого человека…
И весь день у меня даром пропал. Я даже и не видел этой сельской дороги, а теперь я уже почти у самого Лондона. А ведь мог бы наслаждаться природой все утро! Уф! Ваше счастье, сэр, что у вас спокойный нрав, что врожденная страсть к издевкам не доводит вас до безумия и что ваши душа и тело не грызутся друг с другом, как кошка с собакой. Жизнь у меня, поверьте, самая несчастная. Но какой смысл говорить об этом? Тут уж ничего не поделаешь!
Он с невыразимым отвращением откинул голову, вылил себе в рот лимонад, расплатился и, не проронив больше ни звука, направился к двери. Мистер Хупдрайвер все еще раздумывал, что бы сказать, но его собеседник уже исчез. Послышался хруст гравия под каблуком, и когда мистер Хупдрайвер достиг порога, человек в рыжем костюме уже проехал с десяток ярдов в направлении Лондона. Он наращивал скорость. И все ниже опуская голову, с плохо сдерживаемой злостью изо всей силы крутил педали. Еще минута — и он исчез из виду под аркой железнодорожного моста, и мистер Хупдрайвер никогда больше не встречал его.
Проводив глазами этот ураган, мистер Хупдрайвер расплатился по счету, мышцы ног у него теперь немного отошли, он сел на велосипед и двинулся дальше в направлении Рипли по прекрасной, но извилистой дороге. Он с удовлетворением отметил, что значительно лучше стал владеть машиной. По пути он задал себе несколько несложных задач и выполнил их с переменным успехом. Он решил, скажем, провести машину между двумя камнями, отстоящими друг от друга примерно на фут, — штука нехитрая для переднего колеса, но заднее колесо, не попадающее в поле зрения человеческого глаза, норовит ехидно прокатиться как раз по камню, отчего седок весь — от копчика до макушки — претерпевает сильнейшую встряску, а шляпа его может съехать на глаза и тем самым вызвать еще большее смятение. Или вот: можно снять руку, а то и обе руки с руля — вещь сама по себе несложная, но могущая привести к неожиданным последствиям. Этот подвиг мистеру Хупдрайверу особенно хотелось совершить по многим, весьма разным причинам, но до сих пор все его усилия кончались лишь судорожной попыткой сбалансировать и новыми, весьма неизящными способами приземления.
Человеческий нос — в лучшем случае никому не нужный нарост. Есть люди, которые считают его украшением лица, и на того, кто его лишен, смотрели бы с жалостью или насмешкой, тем не менее наше уважительное отношение к этому органу объясняется скорее дурным влиянием принятой во всем мире моды, чем его бесспорной красотой. Ну, а для начинающих велосипедистов, равно как и для детей обоего пола, нос не просто бесполезен, он еще является источником постоянного беспокойства, ибо требует неослабного внимания. Пока человек не научится ездить, держа руль одной рукой, а другой — отыскивая по карманам, вытаскивая и пуская в ход носовой платок, езда на велосипеде неминуемо состоит из сплошных остановок. Автор далек от грубого реализма, однако нос мистера Хупдрайвера весьма отчетливо и недвусмысленно заявлял о своем существовании, и мы не можем с этим не считаться. В дополнение ко всему прочему существуют еще мухи. До тех пор, пока велосипедист не научится править одной рукой, лицо его находится во власти Вельзевула. Задумчивые мухи разгуливают по нему и ненароком щекочут наиболее чувствительные места. Единственный способ согнать их — это отчаянно мотать головой, строя невероятнейшие гримасы. Но это не только длительный и, как правило, не очень эффективный метод, он еще производит весьма устрашающее впечатление на пешеходов. А иногда пот так обильно стекает по лицу начинающего велосипедиста, что ему приходится ехать какое-то время, закрыв один глаз, что придает ему игривый, отнюдь не соответствующий его настроению и не способствующий обузданию нахалов вид. Короче говоря, теперь вам понятны причины, побуждавшие мистера Хупдрайвера проводить всякие эксперименты. Он вскоре научился достаточно ловко и хлестко бить себя правой рукой по лицу, не опрокинув при этом машины, но носовой платок, пока он сидел в седле, был столь же недостижим для него, как если бы лежал в Калифорнии.
И все же не следует думать, что эти мелкие неполадки хоть в какой-то мере омрачали настроение мистера Хупдрайвера. Он ехал и все время помнил о том, что в это самое время Бриггс еще возится с витриной, а Гослинг, ученик с горящими ушами, опрокинув на прилавок стул, усиленно трудится, скатывая льняное полотно, — лишь тот, кто скатывал штуки льняного полотна, знает, какое это отвратительное занятие, — что в магазине пыльно и, возможно, туда уже явился управляющий и покрикивает на всех. А здесь тихо и зелено, и поезжай куда хочешь, и нигде ни души, и не надо кричать: «Подписать!», не надо складывать остатки, никто не орет на тебя: «Хупдрайвер, пошевеливайтесь!» Он даже чуть не переехал какого-то удивительного маленького рыжего зверька на коротких лапках и с желтым хвостом, который перед самым его носом выскочил на дорогу. Это была первая белка, которую он видел за всю свою жизнь обитателя лондонских окраин. А впереди были мили, десятки миль пути — хвойные леса и дубовые рощи, лиловые вересковые пустоши и зеленые долины, сочные луга, по которым лениво пролагали свой путь сверкающие реки, деревни с каменными церквами, увенчанными четырехугольной колокольней, и простыми, увитыми плющом, приветливыми гостиницами, чистенькие, беленькие городки, длинные, пологие склоны, по которым катишь без помех (если не считать двух-трех случайных толчков), и далеко там, за всем этим, — море.
Ну что может значить какая-то муха, когда перед человеком открываются такие перспективы? Возможно, мистера Хупдрайвера на минуту и обескуражил позорный эпизод с Юной Леди в Сером, возможно, память об этом свила себе гнездышко в каком-нибудь уголке его мозга и еще будет время от времени досаждать ему напоминанием о том, до чего же глупо он выглядел, но пока это нисколько его не тревожило. Господин в рыжем костюме — настоящий аристократ, это ясно — говорил с ним как с равным; это подтверждали собственные колени, обтянутые коричневыми брюками, и собственные клетчатые носки, которые всегда были у него перед глазами (вернее, могли быть, если слегка наклонить голову вбок). А какое наслаждение чувствовать, как ты постепенно все больше и больше овладеваешь искусством управлять этой чудесной и одновременно предательской машиной! Правда, через каждые полмили колени его давали о себе знать, он слезал с седла и отсиживался на обочине.
В прелестном местечке между Эшером и Клэпхемом, там, где через речку перекинут мостик, мистер Хупдрайвер повстречался еще с одним велосипедистом в коричневом костюме. Здесь долженствует сказать об этом, хотя встреча и была мимолетной, ибо впоследствии Хупдрайверу довелось познакомиться с этим человеком поближе. У этого человека в коричневом был ослепительно новый велосипед, а на коленях лежала проколотая шина. Это был очень светлый блондин лет тридцати или немногим больше, с бледным лицом, орлиным носом и светлыми, свисающими усами; он сидел с мрачным видом и смотрел на прокол. При виде его мистер Хупдрайвер приосанился и проехал мимо так, словно всю жизнь провел на колесах.
— Великолепное утро, — заметил мистер Хупдрайвер, — и дорога отличная!
— А чтоб вас всех — и утро, и вас, и дорогу! — изрек велосипедист в коричневом, когда Хупдрайвер уже проехал.
Хупдрайвер слышал, как тот что-то произнес, но не различил слов и покатил дальше, преисполненный приятного сознания, что и он принадлежит на равных правах с другими к славному братству велосипедистов. А тот человек в коричневом смотрел ему вслед.
— Грязный пролетарий, — изрек он с какой-то пророческой антипатией. — И надо же было ему надеть костюм точь-в-точь как у меня. Можно подумать, что он задался целью выставить меня на посмешище. Таков уж мой удел! А ноги как выворачивает! И зачем только небо создает таких людей!
И, закурив сигарету, тот человек в коричневом занялся своим делом.
