— Что?! — вырвалось у мистера Хупдрайвера, и он схватился за усы. Это была полная неожиданность.

— Понимаете, я хочу писать, — оказала Юная Леди в Сером, — писать книги и переделывать мир. Творить добро. Я хочу жить самостоятельно и распоряжаться собой. Я не могу вернуться. Я хочу стать журналисткой. Мне говорили… но я никого не знаю, кто мог бы мне помочь. Мне не к кому обратиться. Есть, правда, один человек — это моя школьная учительница. Если бы я могла написать ей… Но как я получу ответ?

— Хм, — с чрезвычайно сосредоточенным видом произнес мистер Хупдрайвер.

— Вас я не могу больше затруднять. Вы и так пришли мне на помощь… с риском для себя…

— Какие пустяки! — возразил мистер Хупдрайвер. — Я, так сказать, вдвойне вознагражден тем, что мог это сделать.

— Это так любезно с вашей стороны. В Сэрбитоне все напичканы условностями. А я не желаю считаться с условностями — ни за что. Но нас держат в таких тисках! Если бы только я могла сбросить с себя все, что мне мешает! Я хочу бороться, завоевать свое место в жизни. Хочу быть сама себе хозяйкой, хочу сама найти свой путь. А мачеха возражает против этого. Сама она делает, что ей заблагорассудится, а меня держит в строгости, чтобы успокоить свою совесть. И если я вернусь сейчас к ней, вернусь побежденной…

Она предоставила его воображению довершить картину.

— Понятно, — сказал м-истер Хупдрайвер.

Он должен ей помочь. В уме он решал сложную арифметическую задачу с пятью фунтами шестью шиллингами и двумя пенсами. Каким-то непонятным путем он пришел к выводу, что Джесси старается спастись от навязанного ей брака и не говорит об этом только из скромности. Так ограничен был круг его представлений.

— Вы знаете, мистер… Я опять забыла вашу фамилию.

Вид у мистера Хупдрайвера был самый отсутствующий.

— Конечно, вы не можете вернуться так вот, с повинной, — сказал он задумчиво. Уши его и щеки внезапно покраснели.

— Как же все-таки ваша фамилия?

— А, фамилия! — повторил мистер Хупдрайвер. — Фамилия… Бенсон, разумеется.

— Ну да, мистер Бенсон, извините мою тупость. Но я никогда не помню имен. Надо записать вашу фамилию на манжете. — Она вынула маленький серебряный карандашик и записала. — Если бы послать письмо моей знакомой, я уверена, она помогла бы мне начать самостоятельную жизнь! Я могу написать ей или послать телеграмму. Нет, лучше написать. В телеграмме всего не объяснишь. Я знаю, что она мне поможет.

Ясно, что в таких обстоятельствах джентльмену оставалось только одно.

— В таком случае, — сказал мистер Хупдрайвер, — если вы не боитесь довериться чужому человеку, мы можем продолжать наше путешествие еще день или два… пока вы не получите ответа. («Если тратить по тридцать шиллингов в день и взять четыре дня, тридцать на четыре — сто двадцать, иными словами: шесть фунтов; а если, скажем, три дня — это будет четыре фунта десять шиллингов».)

— Вы очень добры ко мне.

Его взгляд был красноречивее всяких слов.

— Ну, хорошо, благодарю вас. Это чудесно, это больше, чем я заслужила… чтобы вы… — Неожиданно она переменила тему разговора. — Сколько мы истратили в Чичестере?

— Что? — переспросил мистер Хупдрайвер, делая вид, будто не понимает, о чем идет речь.

Они немного поспорили. Втайне он был восхищен ее упорным желанием участвовать в расходах. Она настояла на своем. Потом они заговорили о планах на этот день. Решено было поехать не спеша через Хейвант и остановиться где-нибудь в Фархэме или Саутгемптоне: предыдущий день утомил обоих. Держа карту на коленях, мистер Хупдрайвер случайно взглянул на велосипед, лежавший у его ног.

— Этот велосипед, — заметил он вне всякой связи с разговором, — выглядел бы совсем иначе, если поставить на него большой двойной Иларум вместо маленького звонка.

— Зачем?

— Просто я так подумал. — Они немного помолчали.

— Ну, так решено: едем в Хейвант и обедаем там, — сказала Джесси, поднимаясь.

— А все-таки жаль, что нам пришлось украсть этот велосипед, — сказал Хупдрайвер. — Потому что, если разобраться, мы же его украли.

— Чепуха. Пусть только мистер Бичемел станет вам докучать, и я расскажу всему свету… если потребуется.

— Я верю, что вы так и сделаете, — сказал с восхищением мистер Хупдрайвер. — Видит бог, у вас хватит на это смелости.

Спохватившись, что она стоит, он тоже встал и поднял ее велосипед. Она взяла машину и вывела ее на дорогу. Тогда он взял свой велосипед и остановился, разглядывая его.

— Послушайте! — сказал он. — А что, если выкрасить этот велосипед в серый цвет?

Она взглянула через плечо и увидела, что он вполне серьезен.

— А зачем его надо маскировать?

— Просто у меня мелькнула такая мысль, — как бы между прочим сказал мистер Хупдрайвер.

По пути к Хейванту мистер Хупдрайвер подумал о том, что разговор у них получился совсем не такой, какого он ожидал. Но так с мистером Хупдрайвером бывало всегда. И хотя Ум его был начеку. Осмотрительность позвякивала монетами, а давнее Уважение к Собственности укоризненно покачивало головой, в душе его что-то громко кричало, заглушая все здравые соображения, — это была пьянящая мысль о том, что он будет ехать с Ней весь день сегодня, и весь день завтра, и, может быть, еще не один день; что он разговаривает с ней запросто, что называет себя братом этой стройной и свежей девушки и что золотая чудесная действительность намного превосходит все его мечты. Его прежние фантазии уступили место надеждам, таким же бесплотным, изменчивым и прекрасным, как летний закат.

В Хейванте он улучил минуту и в маленькой парикмахерской на главной улице купил зубную щетку, ножницы для ногтей и бутылочку жидкости для окраски усов, которую хозяин горячо рекомендовал его вниманию и в конце концов всучил ему, воспользовавшись тем, что клиент явно думал о чем-то другом.

Они поехали на Кошэм и там позавтракали — легко, но дорого. Джесси вышла отправить письмо своей школьной учительнице. Потом их соблазнила зеленая вершина Портсдаун-хилл, и, оставив свои велосипеды в деревне, они вскарабкались по склону к молчаливому кирпичному форту, который венчал холм. Оттуда в дымке жаркого дня они увидели Портсмут в окружении соседних городков, забитую кораблями гавань, пролив Солент и остров Уайт вдали, похожий на голубое облачко. В Кошэмской гостинице Джесси каким-то чудом вновь стала нормальной женщиной в юбке. Мистер Хупдрайвер грациозно возлежал на траве, курил «Копченую селедку» и лениво разглядывал укрепленный город, который, словно на карте, лежал у их ног, окруженный на расстоянии мили оборонительными сооружениями, точно игрушечными башенками, а дальше — маленькие поля и за ними — пригороды Лэндпорта и бесчисленное множество окутанных дымом домов. Справа, там, где у входа в гавань начинались отмели, за деревьями виднелся Порчестер. Тревога мистера Хупдрайвера отступила в какой-то дальний угол его сознания, и в его пылких, не вполне осознанных мечтах появилась Джесси. Он принялся гадать о том, какое мог произвести на нее впечатление. Он снова благосклонным взглядом окинул свой костюм и не без удовлетворения перебрал все свои деяния за последние двадцать четыре часа. Но тут мысль о ее бесконечном совершенстве отрезвила его.

А Джесси уже около часа незаметно и весьма пристально наблюдала за ним. Она не смотрела на него прямо, потому что он, казалось, все время смотрел на нее. Тревога ее немного улеглась, и в ней пробудилось любопытство к этому по-рыцарски почтительному, но несколько странному джентльмену в коричневом костюме. Она припомнила своеобразные обстоятельства их первой встречи. Этот человек был ей непонятен. Следует иметь в виду, что ее знание жизни почти равнялось нулю, ибо было целиком почерпнуто из книг, и не надо принимать известное невежество за глупость.

Для начала она провела несколько опытов. Он не знал ни слова по-французски, кроме «сиввурплей»,