— Придется и через это пройти, — невнятно пробормотал мистер Полли.
— На вашем месте, — сказал Джонсон, — брюки я купил бы готовые. Это в трауре главное. Затем нужен черный шелковый галстук и черная лента на шляпу. И, конечно, перчатки.
— Обязательно гагатовые запонки: ведь хоронят вашего отца, — добавила миссис Джонсон.
— Не обязательно, — возразил Джонсон.
— Запонки придают респектабельность, — заметила миссис Джонсон.
— Это верно, запонки придают респектабельность, — подтвердил супруг.
Затем миссис Джонсон опять с воодушевлением заговорила о гробе, а мистер Полли все глубже и глубже утопал в кресле, понурив голову, с видимой неохотой соглашаясь на все, что ему говорили. Ночью он долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок на софе, служившей ему ложем, и размышляя о своем отце. «До самой могилы не оставят в покое», — вздохнул он.
Мистер Полли, как всякое здоровое существо, относился к смерти и ко всему, что ей сопутствует, с отвращением. Ум его терзали свалившиеся на него проблемы.
«Ну ничего, как-нибудь управлюсь, — подумал он. — Жаль только, что мы так мало с ним виделись, когда он был жив».
Чувство утраты пришло к мистеру Полли раньше, чем сознание свалившегося на него богатства и связанных с ним хлопот и обязательств. Об этом он задумался лишь на следующее утро, которое, кстати сказать, было воскресным, когда перед обедней вместе с Джонсоном он прогуливался по новому пригороду Исвуда мимо ряда недостроенных домов, уже ясно выступающих из завала строительного мусора. Джонсон этим утром был свободен от своих обязанностей и великодушно посвятил его нравоучительной беседе с мистером Полли.
— Не идет у меня дело с торговлей, — начал мистер Полли, — слишком о многом приходится думать.
— На вашем месте, — сказал мистер Джонсон, — я бы устроился в какой-нибудь крупной фирме в Лондоне, наследства бы трогать не стал и жил бы на жалованье. Вот как бы я поступил на вашем месте.
— Крупная фирма — дело нешуточное, — заметил мистер Полли.
— Надо достать солидные рекомендации.
На минуту воцарилось молчание, потом Джонсон спросил:
— Вы решили, куда вложить деньги?
— Я еще не привык к тому, что они у меня есть.
— Деньги надо обязательно куда-нибудь вложить. Если правильно выбрать, то они вам будут давать фунтов двадцать в год.
— Я еще об этом не думал, — сказал мистер Полли, стараясь уклониться от разговора.
— Перед вами столько возможностей. Вложить деньги можно куда угодно.
— Боюсь, что тогда я их больше не увижу. Я плохой финансист. Лучше уж играть на скачках.
— Вот уж чем я никогда не стал бы заниматься.
— У каждого свой темперамент, старина.
— Эти скачки — одно надувательство.
Мистер Полли издал неопределенный звук.
— Есть еще строительные общества, — размышлял Джонсон.
Мистер Полли коротко и сухо подтвердил, что да, таковые есть.
— Можно давать ссуды под залог, — гнул свою линию Джонсон. — Очень надежное помещение денег.
— Я не могу сейчас ни о чем таком думать, по крайней мере пока отец еще в доме, — вдруг сообразил сказать мистер Полли.
Они повернули за угол и пошли к станции.
— Не так уж плохо купить небольшую лавку, — не унимался Джонсон.
Тогда мистер Полли пропустил его замечание мимо ушей. Но мало-помалу эта мысль завладела им. Она запала ему в душу, как семя на благодатную почву, и дала ростки.
— Этот магазин, пожалуй, недурно расположен, — сказал Джонсон.
Он указал рукой на дом, который стоял на углу в неприглядной наготе последней стадии строительных работ, дожидаясь, когда штукатуры, завершив его туалет, прикроют безобразие кирпичной кладки. В первом этаже зиял четырехугольный проем, обрамленный сверху железными стропилами, — будущее помещение лавки. «Окна и прокладка труб — по желанию съемщика» — гласила табличка на здании. В задней стене проема виднелась дверь, сквозь которую проглядывала лестница, ведущая наверх, в жилые комнаты.
— Очень выгодно расположен, — сказал Джонсон и повел мистера Полли осмотреть внутренность строящегося дома. — Здесь будут водопроводные трубы, — показал он на пустую стену.
Они поднялись наверх в маленькую гостиную (или спальню — на выбор владельца), комнатушку, расположенную как раз над лавкой. Потом спустились вниз, на кухню.
— В новых домах комнаты всегда кажутся маленькими, — заметил Джонсон.
Они вышли наружу будущим черным ходом и попали во двор, заваленный строительным мусором, откуда пробрались обратно на улицу. Они подошли к станции, которая благодаря мощеному тротуару и бойко торговавшим магазинам была коммерческим центром Исвуда. На противоположной стороне улицы боковая дверь одного из процветающих заведений отворилась, и появилось семейство: муж с женой и маленький мальчик в матроске. Женщина была прехорошенькая, в коричневом костюме и соломенной шляпке с цветами, все трое были такие сияющие, чистые, свежие и румяные. В окнах магазина блестели зеркальные стекла, витрины были завешаны собранными в складки маркизами, по которым витиеватыми буквами было выведено: «Раймер, торговец свининой и другими продуктами», а ниже шло уточнение, заманчивое для чревоугодника: «Всемирно известные исвудские колбасы».
Поставщик знаменитых колбас приветливо поздоровался с мистером Джонсоном.
— Вы уже в церковь?
— Нет еще, хотим прогуляться до Литл-Дорнигтона, — ответил мистер Раймер.
— Очень приятная прогулка, — заметил Джонсон.
— Очень, — подтвердил мистер Раймер.
— Желаю хорошо провести время, — сказал мистер Джонсон.
И когда счастливое семейство удалилось, добавил вполголоса:
— Преуспевающий господин! Приехал сюда четыре года назад без гроша в кармане. Тощий, как щепка. А посмотрите на него теперь!
— Надо отдать ему должное, он очень трудолюбив, — заметил он немного погодя, чтобы его пример прозвучал более назидательно.
Оба родственника на какое-то время погрузились в раздумье.
— Один человек способен делать одно, другой — Другое… — проговорил мистер Джонсон. — Кто хочет преуспеть в торговле, тому бездельничать некогда.
Приготовления к похоронам проходили дружно и слаженно благодаря расторопности миссис Джонсон. Накануне печального события она извлекла из комода кусок черного сатина, принесла из кухни стремянку, достала коробку с гвоздиками и стала украшать дом черными бантами и фестонами, проявляя бездну вкуса. Она повязала черным крепом ручку дверного молотка, прицепила большой черный бант на рамку портрета Гарибальди, украсила черными лентами бюст Гладстона, принадлежавший усопшему, повернула вазы с видами Тиволи и Неаполитанского залива так, чтобы видна была только голубая эмаль, находя, что веселые пейзажи неуместны для печальной церемонии; в гостиную купили наконец новую скатерть лилового цвета, что уже давно замышлялось, и постелили вместо старой плюшевой в выцветших розах и амурах, которая уже давно выполнила свое предназначение. Выло сделано все, на что способно богатое воображение, чтобы придать уютной квартирке вид скорбного достоинства.
Она освободила мистера Полли от скучной обязанности рассылать приглашения, а когда до прихода гостей остались считанные минуты, отправила его вместе со своим супругом в сад, который узкой полосой обрамлял дом сзади, чтобы на свободе бросить последние штрихи траурных приготовлений. Она отправила их туда, ибо в глубине души была уверена — хотя это и казалось ей странным, — что мистер Полли не прочь
