подвергаться всем превратностям, вытекающим из колебания цен на рис. Следует отметить, что колебание цен не влияло в такой степени на положение крупного помещика, поскольку он имел возможность попридержать на время свой рис в зернохранилищах[7]. Мы здесь говорим о мелком производителе, который владел землей и поэтому платил земельный налог сам. Что касается арендатора, то он продолжал платить помещику арендную плату главным образом натурой. Помещик после вычета суммы, необходимой для передачи правительству в виде поземельного налога, всю остающуюся часть в виде чистой прибыли присваивал себе. Таким образом, реформа поземельного налога явилась средством, ускорившим начавшийся процесс обезземеливания крестьян и связанный с ним процесс концентрации земли в руках помещичьего класса. Теперь рассмотрим вкратце размах и темп этого процесса.

За период с 1883 по 1890 г. 367 744 крестьянина лишились земли; их наделы подверглись принудительной продаже за недоимки по уплате поземельного налога. Из этого числа 77 % крестьян не имели возможности уплатить поземельный налог вследствие бедности. Общая сумма недоимок составляла 114 178 иен, или в среднем 31 сену на человека. Площадь земли, проданной с торгов или конфискованной, составляла 47 281 тёбу (46335,38 га) общей стоимостью в 4 944 393 иены. Стоимость конфискованной и проданной земли в 27 раз превышала общую сумму недоимок[8]. Головокружительный темп экспроприации крестьян подтверждается некоторыми данными об ипотеке и принудительных продажах, взятыми из исследования П. Майе. Так как статистические данные по этому вопросу, относящиеся к раннему периоду Мэйдзи, мало доступны, мы здесь приведем некоторые из них. Для провинции Окаяма мы имеем следующую таблицу:

Эти цифры дают нам некоторое представление о быстром темпе экспроприации крестьян в одной префектуре, и если бы мы обратились к исследованиям в масштабе всей страны, то получили бы потрясающую картину.

«В официальном отчете по ипотекам по всей Японии в 14-ом году Мэйдзи 1881) насчитывается около 2 млн. ипотек на сумму 141 млн. иен при оценочной стоимости имущества только в 123 млн. иен. Средняя сумма ипотечного кредита поэтому составляет около 72 иен, что показывает огромную потребность в Японии в ипотечном кредите в малых суммах, которые не могут быть удовлетворены каким-либо крупным центральным кредитным учреждением»[9].

Эти цифры говорят о господствующем положении ростовщического капитала в японской деревне и о той роли, которую он играл в процессе обезземеливания крестьян[10]. О роли ростовщического капитала много писалось в манифестах и политических листовках, которые распространялись в Идзу партией должников — сяккинто (наименование местных политических организаций крестьян-бедняков, созданных для борьбы против массового сгона крестьян с земли). В этих листовках говорилось, что ссуда из 13 % годовых считалась филантропической, а продление срока погашения кредита с 3 до 5 лет считалось великодушным поступком.

Десятилетие с 1880 по 1890 г., когда новый поземельный налог полностью вступил в силу, было периодом наиболее значительных перемен в землевладении Японии, и самые быстрые темпы этого социального переворота наблюдались в 1884–1886 гг. Так, например, Мазельер пишет по этому поводу: «В старой Японии (включая и города) стоимость проданного крестьянского имущества в 1884 г. достигла 4,8 % от общей стоимости всей их собственности, а в 1886 г. — 5,1 %… При таких темпах в течение двадцати лет вся эта собственность перейдет в другие руки. И это будет происходить по мере того, как прежние собственники будут лишаться своих владений. С экономической и социальной точек зрения это будет более тяжелое испытание по сравнению с тем, которое пережила Франция во время революции».

Если взять цифры об уменьшении числа лиц, пользующихся активным избирательным правом на выборах в префектуральные собрания (то есть лиц, которые платили поземельный налог в размере 5 иен и больше), а также лиц, имеющих право быть избранными на должности (то есть уплачивавших 10 и более иен налога в год), то хотя эти цифры и не дают нам представления о росте числа арендаторов, они свидетельствуют о неуклонном ухудшении положения мелких и средних крестьян-собственников, подготовившем почву для экспроприации крестьян. Эти сведения дают нам таблицы на стр. 160.

К 1892 г. в собственно Японии, включая Хоккайдо, площадь земли, обрабатываемой арендаторами, достигла 2 031 958,5 тёбу (2011639 га), или 39,99 % всей обрабатываемой площади[11] . Данные о числе арендаторских хозяйств не особенно показательны вследствие того, что большое количество арендаторов являлось частично арендаторами, частично собственниками. Однако в данном случае эти цифры красноречиво говорят о том, что происходил процесс превращения крестьян- собственников в арендаторов и полу арендаторов[12].

Подобный же процесс экспроприации крестьянства происходил и в английской деревне при переходе к капитализму, а именно, в период широкого движения за огораживание земель под пастбища в XVI в., а также в период еще более широкого движения за огораживание земель под сельскохозяйственные культуры в XVIII в.

Под действием экономических сил того времени происходило резкое падение числа мелких собственников, не имевших ни капитала, ни в достаточном количестве земли для того, чтобы организовать свое хозяйство на основе более усовершенствованных методов производства продуктов на рынок. Кроме того, их домашняя промышленность была разрушена новыми механизированными фабриками Ланкашира, и поэтому мелкие собственники были вынуждены покинуть землю и мигрировать в города. В Англии это движение сопровождалось не только концентрацией земли в руках небольшого числа людей, но также громадным увеличением масштаба сельскохозяйственного производства. В Японии этот процесс был крайне сложен и, в отличие от огораживаний в Англии в XVIII в., не вызвал массового бегства крестьян в города в годы, непосредственно последовавшие за реформой поземельного налога. Наоборот, в Японии не было абсолютного падения числа сельскохозяйственных хонкэ (дворов), занятых обработкой земли[13]. Явное противоречие между тем, что крестьянство подвергалось экспроприации в большом масштабе, как описано выше, и тем, что оно все же оставалось на земле в качестве арендаторов или полуарендаторов, нельзя объяснять просто ссылкой на общеизвестный факт, что в самом начале и в ходе преобразований Мэйдзи в Японии еще не было высокоразвитой промышленности, которая могла бы поглотить экспроприированное крестьянство. Такое объяснение было бы неверно, поскольку даже после индустриализации Японии число крестьянских хозяйств все же оставалось постоянным или даже неуклонно возрастало. Объяснение этого факта следует искать скорее в своеобразии отношений, сложившихся в Японии между арендаторами и помещиками. Высокая арендная плата, являющаяся характерной чертой японского помещичьего землевладения, привела к тому, что помещик, сам не обрабатывающий землю, был заинтересован исключительно в получении земельной ренты[14], и это удерживало его от использования своего капитала для ведения сельского хозяйства на капиталистических началах[15]. В Англии же завершение капиталистического развития в сельском хозяйстве привело к концентрации земли в руках небольшого числа лиц, которые, согнав прежних владельцев земли