В ассортименте было несколько видов, и на вопрос о его предпочтениях гость ответил, что пьет только «чистенькую».
Митя почему-то обрадовался и сказал «правильно», хотя сам до этого употреблял с перцем.
Гость, благодарно кивнув, взял налитую рюмку и против своего чопорного и строгого вида поднес, чтобы чокнуться.
Это совсем расположило, как и рука — сильная, с длинными пальцами — вместе что-то аристократическое и мужицкое.
Рыба хорошая — семга, севрюга полукопченая, гость показал рукой, что достаточно, и не поторопился закусывать.
Непонятно откуда мелькнула мысль, что гость может быть иностранец, и тотчас человек произнес:
— Прибыл к вам ненадолго из заграницы.
— Вы из старой эмиграции, или я ошибаюсь?
— Да, можно сказать даже — из очень старой.
— И давно у нас не были?
Гость что-то в памяти взвесил.
— Порядочно уже.
— А живете сейчас?
— О, в разных странах. Приходится ездить по свету.
И опять на мысль о его занятиях тотчас ответил:
— Я специалист по древним культурам, рукописным историческим памятникам, прежде всего.
— Очень интересно. Тогда позвольте спросить о готовящемся сейчас на Западе издании…
— Евангелия от Иуды? — опередил гость.
— Как вы догадались?
— Многие сейчас интересуются, очень многие.
— Не фальшивка?
— Помилуйте, как может быть не фальшивкой нечто исходящее от каинитов — разумеется, их собственная фабрикация.
— Помню только, что это секта гностическая первых веков. Вы их как-то совсем отрицательно охарактеризовали.
— Да и не за что похвалить — все с ног на голову переворачивали. Каин у них, видите ли, относился к разряду сверхпосвященных, Содом и Гоморра чуть ли не средоточие добродетели.
— А предатель Иуда зачем им понадобился?
Гость чуть подумал перед ответом.
— Не сам Иуда, нет. Просто Ему очень противились, — ударение ясно показало, о ком именно речь. — Только почему вы назвали Иуду предателем?
Странно прозвучавший вопрос озадачил.
Дмитрий взялся рукой за бутылку, чувствуя, что гость совсем не против «продолжить».
— Ну а как же его еще называть? Собственно, имя давно нарицательное.
— Нарицательное, — сильная рука взяла рюмку, и они снова чокнулись.
Гость выпил и снова не обратил внимания на тарелку, но заметив сожалеющий взгляд угощающего хозяина, взял вилку и скушал кусочек севрюги.
— Весьма приличного качества, — похвалил он, — астраханская, браконьерского происхождения, — и коснулся салфеткою губ. — Нарицательное имя, вы правы. Нарицать человечество очень хорошо научилось, а вот следить за собой — не очень.
Он поразмыслил немного, окунувшись ушедшим зрением внутрь. Совсем далеко…
— Иуда ничего не писал. Ведь и времени у него для этого не было, — голова уверенно очень качнулась, — абсолютно не было времени.
— Вам, однако, не понравилось почему-то, что я назвал Иуду предателем, хотя слова эти вовсе не оригинальны.
Лицо собеседника отразило слегка, что ему действительно не понравилось.
— Я бы сказал, это несколько неделикатно в отношении того, кто потом наложил на себя руки.
Митя подумал, что если честно — смерть Иуды всегда выпадала для него из общего евангелического контекста, и умный собеседник, пожалуй что, правильно указал на упущенный оттенок в религиозной истории.
— Вот, — подтверждая его мысль проговорил тот, — это во-первых. А во-вторых, предательство, Дмитрий Игоревич, очень непростое понятие. Вам, как хорошо образованному гуманитарию, не приходила мысль рассмотреть его в категории самого языка.
— Этимологически, вы имеете в виду? Ну, пре-дать, предлог здесь, конечно, несет переходящую смысловую нагрузку. Передать нечто?
— Именно, и в других языках структура слова такая же. Хотя в некоторых предательство выражается другим нашим выраженьем — «измена». Но тоже, как видите, «из» и «мена» — выход из установленного менового процесса.
Собственно говоря, из этого небольшого разбора не следовали никакие серьезные выводы.
Но гость пояснил:
— Понятие, таким образом, появилось как простая комбинация обыденных слов, а выведенное из обыденного-земного не может выражать глубокие смыслы. Возьмите, например, для сравнения, слово «чудо», оно ни в коем случае не вторично.
В машине, отвозившей его домой в ближний московский загород, Митя почти сразу заснул, и за час с лишним вполне освежился.
Где-то у него визитная карточка этого интересного собеседника… вышло, что подвалила компания разогретых совсем казаков, и гость быстро откланялся, а на место его бухнулся невысокий коренасто- округлый мужик в мундире и с атрибутами непонятного войска.
Дальше, однако, помнилось, как через сонную дымку.
Мужик, побратавшийся уже с прочими атаманами, оказался головою войска американо-канадского, созданного еще до революции и укрепленного затем белым эмигрантским движением. Странное дело — Митя о такой организации раньше слыхом не слыхивал. Что еще… хамская исключительно рожа, улыбающаяся острыми зубами, которых реже во рту против нормального. Руки проворные, похожие на лапы какие-то от животного. Северо-американский этот казак первым делом налил себе водки полный фужер и опрокинул так, словно пасть его напрямую переходила в желудок, а затем проворно сложил стопочкой с почти нетронутой тарелки ушедшего гостя всю рыбу и таким же манером отправил вовнутрь. Умудрился при этом сделать своего рода «Наполеон», переслаивая севрюгу и семгу.
И нес без остановки туфту какую-то.
Теперь, когда машина повернула в родной переулок, Митя вспомнил все обстоятельней.
Словечки со псевдофольклорным окрасом: «исполать»… то есть ему, Дмитрию, исполать неизвестно что, и «к миру на погубленье сошло черное воронье», а он, опять же, «супротивна ему надёжа», и «в уговорном стремленье» — значит к Дмитрию — казачество северо-американское вместе с неграми, которые в их ряды прямо прут, они-мы выгоним супостата. Какой-то мировой масштаб получался с непонятным исходом — куда выгонять в таком случае, в космос? Затем «представитель» махнул второй фужер с водкой, понюхал тарелку и спел куплет из известной песенки «Ехали казаки по Берлину» — прочие на исполнение ответили стройным «Любо!», а Митя понял, что нужно сматываться.
Благо журналистов уже не осталось, разъехались сдавать материалы — этот, животнообразный, начал раздавать щелчки в воздух, сопровождая: «мы этих нехристей, мы этих арабов, армяшек, грузинцев разных…», хорошо не дошло до евреев, хоть и свои кругом, а все равно кто-нибудь донесет.
По дороге к крыльцу Митя подышал свежим с хвоинкой воздухом и мокрыми осенними листьями и с порога попросил жену:
— Маш, чаю бы крепкого.
— Уже готов. Ты знаешь, сообщение в Интернете — умер Смирнов.
