приезжающим европейцам. Что может быть естественнее желания узнать, с какой целью и на какой срок прибывает в его страну каждый чужеземец? Поэтому, когда три француза высадились на набережной и заняли номера в английском отеле, начальник полиции не замедлил принять их под свою мудрую опеку.
Итак, как уже было замечено выше, полиция Маската, великолепно натренированная по части поддержания порядка на улицах, столь же искусно ведет наблюдение за иностранцами, прибывающими морем или сухим путем. Она не считает нужным требовать у них надлежаще оформленные документы — у мошенников бумаги всегда в порядке — и не подвергает допросам, на которые у тех уже заготовлены ответы. Но зато полиция не теряет иностранцев из виду, бдительно надзирает за ними, следит исподтишка, осторожно, тактично, что, конечно, делает честь уму людей Востока.
С дядюшки Антифера не спускал глаз полицейский агент, получивший задание следовать за французом всюду, куда бы он ни направился. Ни о чем не спрашивая Антифера, сыщик в конце концов узнает, с какой целью европейцы появились в Маскате. Если они встретят трудности из-за незнания местного языка, он с безграничной любезностью предложит им свои услуги. Потом, получив нужные сведения, имам позволит им спокойно уехать, если по какой-либо причине ему не будет выгоднее их задержать.
Разумеется, подобный надзор мог сильно помешать успешному завершению великого предприятия дядюшки Антифера. Извлечь на поверхность клад баснословной ценности, переправить его в Маскат, погрузить на пакетбот, отходящий в Суэц, — это само по себе уже было нелегкой задачей. Но, когда его высочество примет решение, как ему лучше в данном случае поступить, вряд ли задуманное дело удастся довести до конца.
К счастью — повторяем, к счастью, — Пьер-Серван-Мало даже не догадывался, что ко всем возможным осложнениям прибавится еще и такое препятствие. И без того у него хватало забот! Ему было невдомек, что он путешествует в сопровождении инквизиторского ока одного из агентов имама. Ни он сам, ни его спутники не обратили внимания на сдержанного, молчаливого араба, который следил за ними неотступно, избегая вступать в какие-либо отношения.
Однако если малуинцы и не заметили маневров этого араба, то о Сауке этого нельзя было сказать. Владея арабским языком, мнимый клерк Бен-Омара заводил разговор то с тем, то с другим купцом, ехавшим в Сохор. Конечно, эти люди, которым полицейский агент был хорошо известен, не делали тайны из его профессии. Саук сразу же заподозрил, что сыщик приставлен к Антиферу, и это, естественно, его встревожило. Если он не хотел, чтобы наследство Камильк-паши попало в руки какого-то француза, то тем более ему не улыбалось, чтобы сокровищами завладел имам. Заметим к тому же, что двое египтян вовсе не показались подозрительными полицейскому агенту. Да и как он мог подумать, что они преследуют общую цель с европейцами? Египтяне нередко бывают в Маскате, и если Бен-Омар и Саук не привлекли внимания сыщика, то это служит только лишним доказательством, что на свете нет совершенной полиции, даже у его высочества имама.
После утомительного дня, с обычным полуденным привалом, караван перед заходом солнца расположился на ночлег возле небольшого полувысохшего пруда, где росло громадное дерево — любопытное явление здешней природы. Под его ветвями свободно мог укрыться и найти надежную защиту от полуденного зноя целый караван. Солнечные лучи не проникают сквозь огромный купол листвы, образующей колоссальный тент на высоте пятнадцати футов.
— В жизни мне не приходилось видеть подобное дерево! — вскричал Жюэль, когда его мул остановился под этим навесом.
— И я, наверное, такого никогда больше не увижу! — заметил Трегомен, сходя с верблюда, ставшего на колени.
— А вы что скажете, дядя? — спросил Жюэль.
Дядя ничего не ответил. Он просто не обратил внимания на то, что вызвало такое удивление у его друга и племянника.
— Мне вспоминается, — сказал Жильдас Трегомен, — феноменальный виноградник в Сен-Поль-де- Леон, в одном очаровательном местечке нашей Бретани, который знаменит…
— Вы правы, господин Трегомен, но он не выдерживает никакого сравнения с этим деревом!
В самом деле, как бы ни был необыкновенен виноградник в Сен-Поль-де-Леон, он бы оказался простым кустарником рядом с этим гигантом растительного царства.
То был баньян — разновидность фикуса, — со стволом неимоверной толщины, по меньшей мере футов сто в обхвате. Из ствола, похожего на башню, выходило огромное разветвление, из которого, в свою очередь, тянулись многочисленные отростки; ветки перепутывались, скрещивались, расползались в разные стороны, покрывая своей тенью поверхность в полгектара. Огромный зонт служил защитой и от солнечных лучей и от ливней; он был непроницаем ни для небесного огня, ни для небесных потоков.
Если бы у Трегомена хватило времени — терпения у него было достаточно! — он не отказал бы себе в удовольствии сосчитать ветви этого дерева. Сколько же их было? Любопытство не давало ему покоя. Вскоре оно было удовлетворено. И вот при каких обстоятельствах.
В то время как он разглядывал нижние ветви баньяна, поворачиваясь во все стороны, вытянув руку и растопырив пальцы, позади него кто-то произнес по-английски с сильным восточным акцентом:
— Ten thousand![123]
Трегомен не понял этих двух слов, ибо не знал английского языка. Но зато английским языком владел Жюэль, и, перекинувшись несколькими словами с туземцем, он сказал своему другу:
— Здесь, кажется, десять тысяч ветвей.
— Десять тысяч?!
— По крайней мере, так утверждает этот араб.
Араб был не кто иной, как полицейский агент, приставленный к иностранцам на время их пребывания в имамате. Теперь он воспользовался удобным случаем, чтобы с ними познакомиться.
После того как Жюэль задал еще несколько вопросов на языке англо-саксов и получил от араба столько же ответов, последний отрекомендовался переводчиком британской миссии в Маскате и любезно предоставил себя в распоряжение трех европейцев.
Жюэль поблагодарил туземца и рассказал дяде об этом счастливом, по его мнению, обстоятельстве, полезном для их дальнейших шагов по прибытии в Сохор.
— Хорошо, хорошо! — согласился Антифер. — Сговорись получше с этим человеком, скажи, что ему щедро заплатят…
— При условии, если будет чем платить! — пробормотал недоверчивый Трегомен.
Но, если Жюэль поздравлял себя с удачей, Саук, вероятно, был менее доволен. Увидев, что сыщик затеял разговор с малуинцами, он сильно встревожился и решил не спускать с туземца глаз. Если бы Бен- Омару удалось узнать, куда они направляются!.. Подходит ли путешествие к концу или последует продолжение? Где находится остров: в водах Оманского залива, или в Ормузском проливе, или в Персидском заливе? Придется ли его искать вдоль берегов Аравии, или у побережья Персии, до границ, где владения шаха примыкают к владениям султана? Как будут развертываться дальнейшие события и как долго все это продлится? Не собирается ли Антифер сесть в Сохоре на корабль? Раз он не сделал этого в Маскате, то нельзя ли заключить, что остров находится где-то за Ормузским проливом? А не может ли это путешествие продлиться до Шарджи, или до Эль-Катифа, или даже до Эль-Кувейта в глубине Персидского залива?
Жестокая неизвестность и тревожные предчувствия довели Саука до такой ярости, что это не могло не отразиться на бедном нотариусе.
— Да разве я виноват, — повторял он, — что Антифер обращается со мной, как с иностранцем?
Как с иностранцем? Нет, гораздо хуже — как с назойливым гостем, присутствие которого навязано ему завещателем!.. Ах, если бы не этот процент! Каких он стоил мучений! Когда же они кончатся?..
На следующий день караван тянулся по бесконечным равнинам, похожим на пустыни, лишенные оазисов. Нестерпимая жара и в этот и в следующие два дня делала переходы особенно утомительными. Трегомену казалось, что он растает, как ледяная глыба, плывущая из северных морей к низким широтам. Хорошо еще, если он потерял не более десятой части своего нормального веса, что, конечно, не могло не радовать двугорбого, изнемогавшего под непомерным грузом.
