Мы только что сказали, что Жильдас Трегомен бывал в плавании; но моряк моряку рознь. Если дядюшка Антифер, будучи моряком торгового флота, побывал во многих морях земного шара, прежде чем стать капитаном каботажных кораблей, то ничего подобного не было в жизни его соседа. Жильдас Трегомен, освобожденный от воинской службы как сын вдовы, не служил матросом на флоте и никогда не выходил в море.

Нет! Никогда. Он видел Ла-Манш только с высоты Канкаля[58] и даже с мыса Фреэль, но на большее не отваживался. Он родился в каюте речного грузового судна, и на этом же судне прошла вся его жизнь. Сначала судовщик, а потом владелец «Прекрасной Амелии», он поднимался и спускался по реке Ранс от Динара к Динану, от Динана — к Плюмога с грузом леса, вина, угля, в соответствии с заказами. Вряд ли он знал другие реки департаментов Иль и Вилен и Кот-дю-Нор. Жильдас Трегомен был скромнейшим пресноводным судовщиком, тогда как дядюшка Антифер — истым моряком самых что ни на есть соленых вод. Жильдас Трегомен, простой судовщик, ничего не стоил по сравнению с этим мастером каботажного плавания! Поэтому Трегомен пасовал перед своим соседом и другом, который держал его всегда на известном расстоянии.

Жильдас Трегомен жил в красивом, уютном домике в конце Тулузской улицы, вблизи крепостной стены, в ста шагах от дядюшки Антифера. С одной стороны дома было видно устье реки Ранс, с другой — открытое море. Хозяин дома был человек сильный, необычайно широкоплечий, пяти футов шести дюймов роста; верхняя часть туловища, похожая на сундук, неизменно была облачена в широкий жилет с двумя рядами костяных пуговиц и в темную шерстяную матросскую блузу, всегда очень чистую, с большими складками на спине и в проймах рукавов. Эти могучие плечи служили основанием для рук, таких массивных, что они напоминали скорее ляжки обыкновенного среднего человека; руки заканчивались огромными кистями, которые можно было бы сравнить разве что со ступнями гренадера старой гвардии. Понятно, что, обладая такими могучими конечностями и такой необыкновенной мускулатурой, Жильдас Трегомен был наделен исполинской силой. Но это был добрый Геркулес. Он никогда не пускал свою силу в ход и, здороваясь или прощаясь, пожимал руку только большим и указательным пальцами, боясь раздавить ее. Мощь его как бы дремала в нем. Она никогда не проявлялась внезапно, а если и обнаруживалась, то он не прилагал к этому ни малейших усилий.

Если бы мы уподобили Жильдаса Трегомена машине, то он напоминал не вертикальный молот, который сплющивает железо одним страшным ударом, а, скорее, один из тех гидравлических прессов, которые постепенно сгибают самый крепкий железный прокат. Видимо, это было следствием его спокойного, ровного кровообращения.

На широких плечах возвышалась увенчанная высокой широкополой шляпой крупная голова с гладкими волосами, небольшими бакенбардами в форме котлеток, изогнутым носом, придающим характерность профилю, улыбающимся ртом, втянутой верхней губой и выдающейся нижней, с жирными складками на подбородке, прекрасными белыми зубами (отсутствовал только один верхний резец), не знавшими табачного дыма; с глазами ясными и добрыми под густыми рыжими бровями; с кирпичным цветом лица, загоревшего на ветру реки Ранс, но никогда не ведавшего неистовых порывов океанских бурь.

Таков был Жильдас Трегомен, один из тех предупредительно-вежливых людей, которым говорят: «Приходите в полдень… Приходите в два часа», и они приходят всегда вовремя, всегда готовые оказать вам услугу! Он был непоколебим, как скала, о которую разбивалась ярость дядюшки Антифера: Когда у того было дурное настроение и он начинал бушевать, посылали за Жильдасом Трегоменом, и он являлся к своему разъяренному соседу и выдерживал любой шквал.

Бывшего владельца «Прекрасной Амелии» обожал весь дом — Нанон, видевшая в нем защитника, Жюэль, питавший к нему сыновнюю любовь, Эногат, целовавшая его щеки и гладкий лоб без единой морщинки, — последнее является, по словам физиономистов, неоспоримым доказательством спокойного и мирного характера.

В этот вечер, в половине пятого, Жильдас Трегомен поднялся по деревянной лестнице, ведущей в комнату второго этажа.

Ступеньки трещали под его тяжелыми шагами.

Он толкнул дверь и очутился лицом к лицу с дядюшкой Антифером.

— Пришел наконец, лодочник!

— Я сразу же побежал, как только ты позвал меня, старина…

— Однако долго же ты бежал!

— Ровно столько, сколько понадобилось на дорогу.

— В самом деле?.. Можно подумать, что ты плыл на «Прекрасной Амелии»!

Жильдас Трегомен сделал вид, будто не понял намека на черепаший ход его габары[59] по сравнению с быстротой морских судов. Он нисколько не удивился, застав соседа в дурном расположении духа, и решил, как всегда, терпеливо сносить все его выходки.

Дядюшка Антифер протянул Трегомену палец, который тот нежно пожал большим и указательным пальцами своей громадной ручищи.

— Эй!.. Черт возьми! Жми, но не так сильно!

— Прости меня… я не нарочно…

— Только этого еще недоставало!

Затем дядюшка Антифер жестом пригласил Жильдаса Трегомена занять место у стола посередине комнаты.

Трегомен повиновался и уселся на стуле, расставив колесом ноги в просторных башмаках без каблуков. Он разложил на коленях большой носовой платок с голубенькими и красненькими цветочками, украшенный по углам якорями.

При виде этих якорей дядюшка Антифер неизменно пожимал плечами… Якорь у владельца грузового судна!.. Это все равно, что водрузить на габару фок-мачту, грот-мачту или бизань-мачту!

— Ты выпьешь коньяку, лодочник? — спросил он, пододвигая две рюмки и графин.

— Ты же знаешь, старина, что я никогда не пью.

Это не помешало хозяину дома наполнить обе рюмки. По обычаю, освященному десятилетней давностью, дядюшка Антифер, выпив свой коньяк, выпивал затем и порцию, налитую соседу.

— А теперь поговорим.

— О чем? — спросил Жильдас, отлично знавший, для какой цели его позвали.

— О чем?.. О чем же еще мы можем говорить, как не о…

— Ах да!.. Ну, нашел ты наконец ту самую точку, которая тебя так интересует на этой пресловутой широте?

— Нашел? Каким образом, ты думаешь, я мог найти? Слушая этих двух болтушек, которые без умолку трещали здесь?

— Так ты называешь добрую Нанон и прелестную Эногат?

— А! Я знаю, ты всегда становишься на их сторону, против меня!.. Но не в том дело. Вот уже восемь лет, как умер мой отец Томас, прошло уже восемь лет, а вопрос об этой точке не продвинулся ни на шаг… Пора уже положить этому конец!

— Что касается меня, — сказал Жильдас Трегомен подмигивая, — я бы положил конец… бросив навсегда этим заниматься.

— Так, так!.. А завещание отца на смертном одре? А с ним что бы ты сделал?.. Для меня это священный долг!

— Как жаль, — ответил Жильдас Трегомен, — что твой почтенный отец больше ничего не сказал…