— И привезли его сюда?

— Да.

— Живого?

— Да.

— Где же он? Кто он?

— Это человек, вернее, это бывший человек! — ответил журналист. — Вот и всё, что мы можем сказать вам, Сайрус.

И он в кратких словах рассказал инженеру о всех событиях последних дней, о том, как производились поиски, как единственный дом на острове оказался запущенным и  нежилым, как, наконец, они нашли потерпевшего крушение, потерявшего всякий человеческий облик.

— Мы даже сомневались, стоит ли везти его сюда, — добавил Пенкроф.

— Нет, вы правильно поступили, Пенкроф! — живо сказал Сайрус Смит.

— Но этот несчастный потерял разум…

— В данное время, возможно, — ответил Сайрус Смит. — Но ещё несколько месяцев тому назад этот несчастный был таким же человеком, как вы и я. Кто знает, во что превратится после долгих дней одиночества тот из нас, которому суждено пережить всех остальных…

— Но, мистер Смит, почему вы думаете, что этот человек одичал недавно? — спросил Герберт.

— Потому, что записка была написана недавно и единственный человек, который мог её написать, — это сам потерпевший крушение.

— В том, однако, случае, если эта записка не была написана его товарищем, ныне умершим.

— Это невозможно, дорогой Спилет. — Почему? — спросил журналист.

— Потому, что в таком случае в записке говорилось бы о двух потерпевших крушение.

Герберт рассказал также инженеру о мгновенном возврате рассудка к этому человеку — в минуту, когда волна грозила гибелью судну.

— Ты прав, Герберт, придавая большое значение этому факту, — сказал инженер. — Этот несчастный не неизлечим. Он одичал от отчаяния и безнадёжности. Но здесь, окружённый заботливым вниманием, он выздоровеет. Мы спасём его!

Когда обитателя острова Табор вывели на берег, он первым долгом хотел убежать. Но Сайрус Смит мягко остановил его, положив ему руку на плечо. Несчастный, дрожа, остановился, опустил глаза, наклонил голову. Мало-помалу, однако, он успокоился.

— Бедный, бедный! — прошептал инженер, внимательно всматриваясь в неизвестного.

Судя по внешности, в нём не осталось ничего человеческого. Однако, так же как и журналисту, Сайрусу Смиту показалось, что в глазах неизвестного светится какая-то затаённая мысль.

Колонисты решили, что неизвестный — отныне они так называли его — будет жить в одной из комнат Гранитного дворца, откуда он не мог бежать. Он без сопротивления последовал в своё новое жилище. Колонисты закрыли за ним дверь и оставили его в одиночестве, надеясь, что рано или поздно в нём проснётся разум, и колония острова Линкольна увеличится на одного человека.

Во время завтрака, наспех приготовленного Набом, ибо путешественники умирали с голоду, Сайрус Смит заставил снова во всех подробностях повторить рассказ о поездке на остров Табор. Он согласился с предположением своих товарищей, что неизвестный должен был быть англичанином или американцем, во-первых, потому, что на эту мысль наводила надпись «Британия» на доске хижины, и, во-вторых, потому, что, несмотря на густую гриву волос и всклокоченную бороду, придававшую ему дикий вид, неизвестный был типичным представителем англо-саксонской расы.

— Кстати, Герберт, мы так и не успели расспросить, как случилось, что неизвестный напал на тебя? — сказал Гедеон Спилет.

— Честное слово, мне почти нечего рассказывать, — ответил юноша. — Помнится, я нагнулся за каким-то растением, как вдруг услышал шум точно снежного обвала, доносившийся с высокого дерева. Я не успел даже обернуться на шум, как этот несчастный свалился на меня, и не подоспей мистер Спилет и Пенкроф…

— Мой мальчик, — прервал его взволнованно инженер, — ты подвергался огромной опасности! Но, не будь этого, несчастный безумец, быть может, ничем не выдал бы своего присутствия, и у нас было бы одним товарищем меньше!

— Вы надеетесь сделать из него человека, Сайрус? — спросил журналист.

— Да, — ответил инженер.

Позавтракав, колонисты спустились на берег и занялись разгрузкой «Благополучного». Осмотрев тщательно оружие и инструменты, инженер не нашёл, однако, ничего такого, что позволило бы установить личность незнакомца.

Одичавших свиней с почётом водворили в хлев, где они быстро освоились.

Такой же хороший приём встретили и два бочонка с порохом и пулями и коробки с пистонами. Тут же было решено устроить маленький пороховой погреб на «чердаке», либо даже вне Гранитного дворца, чтобы не бояться взрыва.

Когда разгрузка шлюпа закончилась, Пенкроф сказал:

— Мистер Смит! Мне кажется, что следовало бы поставить «Благополучный» в более надёжное место.

— А разве вы считаете, что стоянка возле устья реки плохая? — спросил инженер.

— Да, мистер Смит. Во время отлива судно будет стоять на песке, а это «утомляет» корабль. Надо сказать, что «Благополучный» оказался чудесным судёнышком. Он великолепно держал себя во время бури и заслуживает лучшего отношения к себе.

— А нельзя ли держать его на якоре посредине реки?

— Можно-то можно, но устье не защищено от ветров, и «Благополучный» может от этого здорово пострадать.

— Куда же вы хотите поставить его, Пенкроф? — спросил журналист.

— В порт Шара, — ответил моряк. — Мне кажется, что там действительно хорошее место для стоянки.

— Не слишком ли это далеко?

— Подумаешь, какие-нибудь три мили от дворца по хорошей дороге!

— Что же, Пенкроф, поставьте туда ваш «Благополучный», хотя, по правде сказать, я предпочёл бы постоянно иметь его перед глазами. Когда у нас будет немного времени, мы построим для него специальный порт.

— Вот здорово! — вскричал Пенкроф. — Порт с маяком, молом и сухим доком? Честное слово, мистер Смит, с вами не пропадёшь!

— При одном условии, дорогой Пенкроф: если вы будете мне помогать. Ведь во всякой нашей совместной работе вы делаете три четверти.

Герберт и моряк взошли опять на борт «Благополучного», подняли якорь, поставили паруса и с попутным ветром быстро приплыли в тихую гавань порта Шара. Через два часа они уже вернулись в Гранитный дворец.

Как вёл себя незнакомец в первые дни пребывания на острове Линкольна? Была ли надежда, что дикость его смягчится под влиянием человеческого общества? Несомненно и бесспорно! Он настолько быстро осваивался в новой обстановке, что Сайрус Смит и Гедеон Спилет начали сомневаться, действительно ли у него был период полной утраты разума.

В первые дни, привыкнув к вольному воздуху и безграничной свободе острова Табор, неизвестный глухо возмущался стеснениями, которые ему чинили колонисты. Сайрус Смит опасался даже, что он выбросится из окна Гранитного дворца. Но мало-помалу дикарь успокоился, и ему предоставили больше свободы. Итак, колонисты вправе были надеяться на его выздоровление. Неизвестный постепенно отвыкал от приобретённой на острове привычки есть сырое мясо и начал охотно есть блюда, приготовленные Набом.

Сайрус Смит воспользовался сном неизвестного, чтобы подстричь ему бороду и волосы, придававшие ему такой дикий вид. Затем вместо набедренной повязки его снабдили более приличной одеждой. Благодаря всему этому неизвестный сразу приобрёл более цивилизованный облик, и казалось даже, что его