для которого счастье дочери было превыше всего, после недолгих возражений согласился, оговорив, правда, при этом, что еще одни сутки благотворно подействуют на строптивый нрав раба, и тут же приказал отнести в подвал порцию воды и пищи. Удовлетворившись этим, Джозиана уверила отца в своем дальнейшем послушании к великой радости последнего.

Ночью Джозиана навестила Кинга, принеся не только вино и хлеб с плодами, но и известие о скором освобождении ирландца. В свою очередь Сэлвор сказал, что его самочувствие значительно улучшилось, его здоровью можно было позавидовать.

— Напрасно все это, — неожиданно произнесла девушка.

— Что? — не понял Кинг. — О чем вы?

— Раб — пес, его бьют и он лижет хозяину пятки. А вы не собака, Сэлвор, а волк. Избивая волка можно принудить его к покорности лишь на время, но не навсегда — легче убить этого зверя.

— Вы сумели это понять, в отличие от вашего отца!

— Я никогда не любила его, наверное, это неправильно, но у нас с ним слишком разные взгляды. А брат — несколько другой, у него в характере нечто среднее между мамой и отцом.

На некоторое время собеседники замолчали, и в наступившей тишине было слышно, как с потолка срывались капли ледяной воды, падая вниз.

— Джозиана, — тихо произнес Кинг, — вчера вы сказали, что я благороден!

— Я не забываю своих слов.

— Но ведь я простой моряк с темным прошлым!

Джозиана слегка удивилась непонятливости ирландца.

— Я имела в виду благородство не рода, а души, потому что считала ее важнее «голубой крови».

Кинг удивленно смотрел на девушку: это говорит дочь губернатора, дворянка!

Видя сильное недоумение ирландца, Джозиана поспешила сказать следующее:

— Я думаю, что благородство заключается в самом человеке, а не в его происхождении. Ведь передавая «голубую кровь», нельзя также передать и доброту душу, мужество, верность.

— К чему высокие слова!

— Иногда только ими и можно выразить свои мысли, поэтому не надо стесняться их. Вы рискнули жизнью, чтобы спасти от побоев несчастную женщину, вы — мужественный человек.

Против такого утверждения у Кинга не нашлось доводов. Приложив заметные усилия, он поднялся на колени, улыбнулся и сказал:

— Это уже второй раз сегодня.

— Я рада, что вы поправляетесь, — произнесла Джозиана и поднялась с колен. — Мне пора, Сэлвор, извините.

Джозиана взяла фонарь, но осталась стоять на месте.

Кинг по опыту знал, что в такие минуты лучше ни о чем не спрашивать, если сочтет нужным, то будет говорить сама.

Глядя вниз, девушка произнесла:

— Сэлвор, мне почему-то, — я и сама не могу сказать почему, — не хочется, чтобы вы покинули остров, но вы все равно попытаетесь сделать это, ведь так?

— Значит, лучше будет, если я сгнию здесь?

— Нет, — быстро ответила Джозиана, — здесь вы не сможете долго оставаться, я это понимаю, но в то же время хочу видеть вас рядом.

Пока Джозиана так говорила, она старалась не смотреть ирландцу в глаза, но когда девушка закончила, Кинг сам уставился в землю. Джозиана улыбнулась.

— К сожалению, Сэлвор, это невозможно. А теперь я должна спешить, а вы ложитесь, ведь это очень больно, когда приходится вставать.

— Да, миледи, — сказал Кинг, — это очень больно, но необходимо, если хочется жить.

Было около десяти часов утра, когда Кинг услышал скрип двери и знакомую ругань надсмотрщиков. Лязгнул замок, противно запела решетка, открывая вход, и грязь зачавкала под ногами вошедших. Кинг ощутил упавший на него свет фонаря, поднял голову и увидел злобное лицо надсмотрщика.

— Жив, собака!

Две пары черных рук подхватили раба и выволокли его наверх. Тут, к удивлению ирландца, негры сорвали с него последнюю одежду.

— Эй, ребята, — пересиливая боль, произнес Кинг, — вы что, хотите проверить мой отросток?

Даже в самые трудные минуты своей жизни, Сэлвор старался не терять чувства юмора, но за эту шутку он немедленно получил сильный удар в живот.

— Заткнись, шелудивый пес! — злобно прошипел англичанин. — Была бы моя воля, я проверил бы какая у тебя кровь.

Негры надели на Кинга чистые штаны и рубашку и вывели его к дому губернатора.

Эдвард Стейз встретил эту необычную процессию на ступеньках лестницы своего жилья. В час своего благодушия и снисходительности он был одет в белый костюм и постукивал неизменной тростью о сапог. Немного выше его, в платье такого же цвета, стояла Джозиана. Девушка находилась здесь не потому, что ее отец мог не исполнить обещанное, она боялась, что Кинг может не сдержаться и вывести губернатора из себя, и тогда тот в гневе не замедлит расправиться с ним.

Губернатор оглядел едва плетшегося Сэлвора, брезгливо поморщился и сказал:

— Раб! Ты посмел нарушить закон и достоин смерти.

Но, полагаю, что наказание, которое ты понес, пошло тебе на пользу.

— О да! — оживился ирландец. — Я этого никогда не забуду.

Джозиана уловила скрытую угрозу в словах Сэлвора, но туповатый губернатор даже не заподозрил этого и, самодовольно улыбнувшись, произнес:

— Я вижу, ты действительно исправляешься. Поскольку я прощаю твою вину, поклонись моему превосходительству и можешь быть свободен.

Как вскинулся Кинг! Кровь заиграла в его жилах — свободолюбивого ирландца хотели унизить. Губернатор, хоть и был ограниченным человеком, но в ремесле палача и деспота он знал толк, и поэтому решил, что после наказания тела, неплохо наказать и душу. Чем меньше гордости, тем больше покорности, считал губернатор, и был прав.

Кинг облизнул сухие губы и приготовился поточнее обложить его превосходительство, но тут его глаза скользнули поверх головы Стейза, и только теперь он увидел Джозиану. Девушка заметила это, и как бы между прочим провела пальчиком по середине губ к подбородку, глаза ее глядели так умоляюще, что Сэлвор без труда понял все и опустил голову.

— Отец, — поспешила вмешаться Джозиана, выручая

Сэлвора, — я думаю, что сейчас ему будет затруднительно выполнить этот жест смирения.

— Пустяки, — недовольно сказал губернатор. — Спина достаточно зажила и вообще, ты слишком печешься об этом рабе и мне это не нравится. Пусть выпьет чашу своего позора!

Довольный последней фразой, случайно забредшей в его туповатые мозги, он обратился к ирландцу:

— Ну, так как, поклонишься?

И услышал:

— Да!

Кинг сказал неграм, чтобы они отошли. Оказавшись без опоры, он пошатнулся, но устоял. Приложив руку к сердцу, Кинг поклонился так низко, как только мог, но никто не заметил, что глаза гордого ирландца были устремлены на прекрасную англичанку. Джозиана успела перехватить этот взгляд и сдержанно улыбнулась, понимая, кому был адресован поклон. Подняв голову, Кинг заметил улыбку и понял, что жест, в котором он выразил признательность за все сделанное леди Стейз, дошел до адресата.

Губернатор остался доволен и приказал отвести Кинга в барак.

— Пусть денек отлежится, а затем выходит на работу.

— Отец, его может отнести Огл, он сейчас здесь.

— Можно и так, дочь моя, — безразлично произнес губернатор и поднялся в дом.

— Отведите его на задний двор, найдите кузнеца и передайте ему приказ губернатора, —