отдавалась во власть этого впечатления, вызванного совершенно случайным обстоятельством. Небеспричинно опасался он, что это сходство слишком живо напоминает ей о погибшем ребенке. Весьма прискорбно было, что присутствие этого мальчика так сильно волновало миссис Брэникен. Так как служебные обязанности Годфрея не призывали его на корму парохода, отведенную исключительно пассажирам первого класса, он не приходил туда, но издали не раз глядели они друг на друга, и Долли едва воздерживалась, чтобы не подозвать его к себе. Достаточно было одного знака с ее стороны, и Годфрей поспешил бы на зов… Но Долли не делала этого знака, и Годфрей не подходил.

Вечером, когда Зах Френ провожал миссис Брэникен в ее каюту, она сказала:

— Нужно будет узнать, Зах, кто этот юнга, где он родился… Быть может, он не английского происхождения.

— Это можно, — отвечал Зах Френ.

— Быть может, он американец.

— Если вам угодно, я наведу справки у капитана «Брисбена».

— Нет, Зах, не нужно, я сама расспрошу Годфрея. И боцман расслышал, как миссис Брэникен прошептала:

— Дитя мое, бедный мой Уайт, ровесник ему. «Вот этого-то я и опасался», — подумал Зах Френ, направляясь к себе в каюту.

На рассвете миссис Брэникен вышла из своей каюты и расположилась на палубе. Зах Френ вскоре присоединился к ней и заметил в ней большую перемену. Она не обращала более внимания на полосу земли, расстилавшуюся по направлению к северо-западу. Поглощенная своими мыслями, она едва отвечала Заху Френу, когда последний осведомился, как она провела ночь.

Боцман не настаивал. Главное было, чтобы Долли забыла о странном сходстве Годфрея с капитаном Джоном, не пожелала видеть его и расспрашивать. Возможно, она и забыла об этом, а мысли ее приняли иное направление. И действительно, она не обращалась с просьбой к Заху Френу привести к ней этого мальчика, служебные обязанности которого удерживали его на носу парохода.

Позавтракав, миссис Брэникен вернулась в свою каюту и появилась вновь на палубе между тремя и четырьмя часами пополудни. В это время «Брисбен» на всех парах направлялся к проливу, отделяющему Австралию от земли Тасмана, или земли Ван-Димена.

Земля, открытая голландцем Янсеном Тасманом, оказалась чрезвычайно важной для англичан; равным образом этот остров, представлявший собой естественное продолжение материка, значительно выиграл под владычеством англосаксонской расы. Колонизация этого острова усилилась с 1642 года, когда он был открыт. Почва здесь чрезвычайно плодородна, и он покрыт богатейшими лесами. Со свойственными им настойчивостью и последовательностью англичане приступили с начала прошлого столетия к эксплуатации этого острова, нимало не заботясь о судьбе туземных рас; разбив всю территорию на округа, они основали значительные города, как-то Гоббарт-Таун, Джордж-Таун и другие, воспользовавшись многочисленными природными береговыми впадинами, соорудили порты, куда заходят сотни судов. Все это превосходно, но, с другой стороны, много ли сохранилось представителей черной расы, аборигенов этой страны? Несчастные эти были далеко не цивилизованны, в них усматривали самых низких представителей человеческой расы; их признавали ниже африканских негров, фиджийцев Огненной земли. Англичане могут кичиться тем, что блистательно довели до конца поставленную себе задачу, если она заключалась в том, чтобы доказать всему миру, что последнее слово в деле колонизации есть уничтожение без остатка целой человеческой расы!

«Брисбен» прошел Бассов пролив вечером. В августе под этими широтами сумерки наступают уже в пять часов. Темнота не позволяла следить за контуром берега.

Переход по проливу был чувствителен вследствие появившейся килевой качки. Течения различных направлений встречаются и бурлят в этом проливе, доступном водам Тихого океана. К рассвету следующего дня, 23 августа, «Брисбен» уже входил в бухту Порт-Филипп.

Для того чтобы попасть в бухту, необходимо лавировать весьма осторожно, в особенности когда приходится огибать длинную песчаную отмель Нипин с одной стороны и такую же отмель Квинсклиф — с другой. Бухта эта, в достаточной мере закрытая, вмещает в себя несколько портов, которые служат превосходными стоянками для глубокосидящих судов; порты эти носят названия Гелонг, Сандриг и Уильям- Таун, причем два последних составляют, собственно говоря, Мельбурнский порт.

Берег этот по внешнему своему виду крайне однообразен и печален. Здесь очень мало зелени; он напоминает высохшее болото, где вместо лагун и прудов глубокие впадины, с затвердевшей и растрескавшейся тиной. В будущем намечено заменить тощие, искривленные деревца, растущие в беспорядке на этой равнине, правильными древесными посадками, которые быстро вырастут в прекрасные, тенистые леса при благодатном австралийском климате.

«Брисбен» пристал к одной из набережных Уиль-ямс-Тауна для высадки части своих пассажиров.

Предстояла полуторадневная остановка в Мельбурне, и миссис Брэникен пожелала перебраться на это время в город. Чем же в таком случае вызвано было ее решение сойти с «Брисбена»? Если она думала, что ей не удастся избавиться от слишком назойливых любопытных, то, очевидно, ей гораздо легче было для этого остаться у себя в каюте, нежели перебираться в гостиницу.

Совершенно озадаченный подобным, непостижимым для него, решением, Зах Френ не мог не заметить, что в ней произошла резкая перемена по сравнению с ее состоянием в Сиднее.

Не обусловлена ли была эта перемена в настроении слишком живым воспоминанием о погибшем ребенке, снова выступившим наружу под влиянием встречи с Годфреем? Предположения Заха Френа соответствовали действительности. Встреча с юнгой настолько сильно повлияла на нее, что она почувствовала потребность уединиться. Не оставила ли она прежнего решения своего расспросить его? Быть может и да, так как она не привела его в исполнение даже на следующий день. Она словно стремилась убежать от этого четырнадцатилетнего мальчика, к которому влекло ее что-то необъяснимое. Что же удерживало ее от разговора с ним и выяснения всего интересующего ее — его национальности, происхождения и семейного положения? Не опасалась ли она разрушения смутных мечтаний, неосуществимых надежд, возродившихся в ее воображении, — надежд, которых она не в состоянии была скрыть от Заха Френа?

Рано утром миссис Брэникен высадилась на берег в сопровождении боцмана. Ступив на мостки, она обернулась.

Годфрей стоял на носу парохода, прислонившись к борту, и на лице его выразилась такая печаль, настолько ясно было его желание удержать ее на пароходе, что Долли едва не сказала ему: «Дитя мое, я вернусь». Но она удержалась, однако, от этих слов, жестом пригласив Заха Френа следовать за ней, и направилась на железнодорожный вокзал, соединяющий город с портом.

Мельбурн расположен вдали от морского берега, на правом берегу реки Яра-Яра, в двух километрах от моря, на расстоянии, которое поезда проходят в^ несколько минут. Там расположена эта столица богатейшей колонии Виктория, насчитывающая около миллиона жителей, из которых 300 тысяч живут в одном лишь Мельбурне. На эту колонию начиная с 1851 года, можно сказать, вылилось все золото, которое было добыто из недр горы Александра.

Мельбурн весьма напоминает Сан-Франциско по внешнему виду, хотя и не столь блестящему и богатому: широкие улицы, пересекающиеся под прямыми углами, скверы, лишенные пока обильной зелени и тенистых деревьев, сотни банков, торговые дома, в которых совершаются крупные сделки, часть города, в которой сосредоточены большие магазины, общественные здания, церкви, храм, университет, музеи, выставки, библиотека, больницы, городское управление, школы, дворцы, памятники, сооруженные в честь двух исследователей — Борка и Уильса, погибших при попытке пересечь Австралийский материк с севера на юг. За исключением деловой части города, на улицах встречалось не много прохожих — несколько иностранцев, в особенности немецких евреев, занимающихся продажей золота, как другие занимаются продажей скота или шерсти.