– Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, – произнесла она с некоторой гордостью, – и не знаю, каких это суждений, по-вашему, должно бояться.

– А хотя бы только вашего, сударыня! – воскликнул помимо своей воли Робер.

– Моего?!

– Да, вашего, сударыня. Что подумали бы обо мне, что подумали бы вы сами, если бы я когда-нибудь дал вам основание предполагать, что я смел, что смею…

Робер внезапно умолк, последним усилием подавив в себе непоправимое слово, которое клялся никогда не произносить. Но не слишком ли поздно спохватился он и не достаточно ли много сказал уже, чтобы миссис Линдсей поняла?

Если действительно это было так, если Алиса угадала слово, недоговоренное Робером, то надо полагать, что она не боялась его. Забравшись по собственной вине в безвыходное положение, она выдерживала его, не пытаясь ускользнуть ребяческими увертками. И она смело обернулась к Роберу.

– Что же? – сказала она решительно. – Заканчивайте.

Робер думал, что земля проваливается под его ногами. Последняя его решимость разлетелась. Еще одно мгновение, и сердце его, слишком переполненное, готово было прокричать свою тайну…

Вдруг камень скатился шагах в десяти от них, и в то же время сильный кашель потряс разреженный воздух. Почти тотчас же показался Рожер, поддерживавший обессиленную Долли и сопровождаемый Игнасио Дорта.

Рожер с первого же взгляда заметил смущение своих друзей и легко восстановил происшедшую сцену. Однако он ничего не обнаружил, но неуловимая улыбка пробежала под его усами, между тем как рука его услужливо указывала Долли подробности бесконечной панорамы, разворачивавшейся перед ними.

В десять часов утра 11 июня «Симью» покинул порт Оротавы. В программе этот отъезд назначался на 7-е число, в шесть часов утра. Но так как на четыре дня уже запоздали, то Томпсон ничего не имел против запоздания еще на четыре часа. Действительно, это не имело значения, когда уже собирались в обратный путь, и пассажирам, таким образом, предоставлялась возможность продлить подкрепляющий отдых.

Томпсон, очевидно, возвращался к системе любезностей. Теперь, когда каждый оборот винта приближал его к Темзе, он считал выгодным задобрить мягкостью своих клиентов, из которых многие уже стали его врагами. В продолжение недельного переезда ловкий человек способен расположить к себе многих. И, кроме того, к чему служила бы ему холодность? Больше не было стоянок, а на «Симью» нечего было бояться, что возникнут новые неприятности.

Все поздно встали в это утро. Ни один еще не покинул своей каюты, когда пароход отошел от пристани.

Томпсон оказал пассажирам «Симью» еще одну любезность: капитан по его распоряжению начал круговое плавание. Прежде чем взять курс на Англию, они пройдут между Тенерифе и островом Гомера, обогнут Железный остров, что составит прекрасную прогулку. Потом поднимутся к Пальме, около которой, правда, будут находиться ночью. Но это не такое уж большое неудобство; самые взыскательные клиенты не могли требовать от Томпсона, чтобы он замедлил движение Солнца.

Согласно этой программе «Симью» шел с установленной скоростью в двенадцать узлов в час вдоль западного берега острова Тенерифе, когда колокол пробил к завтраку.

За столом было мало народу. По причине усталости многие оставались в каютах.

Спуск с пика был, однако, более быстрый и более легкий, чем подъем. Только взобравшимся на верхний кряж предстояло преодолеть кое-какие трудности. Если до Альта-Виста дело шло о настоящем скольжении по отлогой почве, то, начиная с этого места, надо было опять подниматься на мулах и снова следовать по извилистой тропинке. Наконец восемь бесстрашных туристов очутились на «Симью» в полном здравии около семи часов вечера.

Что эти туристы нуждались в отдыхе, само собой разумеется. Другие же, для того чтобы оправиться, должны были хорошо поспать две ночи.

Капитан Пип видел их позавчера возвратившимися один за другим. Первые прибыли раньше полудня, потом с промежутками следовали другие, до Пипербома включительно, вернувшегося последним в семь часов вечера без какого-либо иного страдания, кроме гложущего аппетита.

Не обошлось, однако, без потерь среди пассажиров. Дело в том, что усталость меньше измеряется исполненной работой, чем сделанным усилием. Все более или менее страдали, каждый своей болезнью. Один чувствовал разбитость, другой – воспаление глаз, вызванное белизной снега Лас-Канадас, третий – сильную простуду, причиненную ледяным горным ветром.

В общем, не особенно серьезные болезни, потому что не прошло и часу, как и эти инвалиды начали выходить из своих убежищ. Как раз в это время «Симью» огибал мыс Тено, которым на западе оканчивается остров Тенерифе.

В недалеком расстоянии виднелся остров Гомера. «Симью» быстро приблизился к нему и пошел на расстоянии трех миль от берега.

Около двух часов плыли мимо Сан-Себастьяна, главной резиденции острова, местечка незаметного, но великого по вызываемым им воспоминаниям. Из этого пункта 7 сентября 1492 года Христофор Колумб отплыл в неведомую даль. Тридцать четыре дня спустя путешественник открыл Америку.

Наконец показался Железный остров (Ферро), отделенный от острова Гомера проливом в двадцать две мили, на прохождение которого «Симью» употребил два часа.

Было половина пятого, когда шли подле этого острова, самого южного в архипелаге. Находясь у 28°30 северной широты и 20° западной долготы, он не имеет никакого коммерческого значения и относительной известностью своей обязан лишь географической особенности: в продолжение долгого времени его меридиан считался начальным и долгота различных мировых пунктов выражалась в градусах на восток или на запад от Железного острова.

К счастью пассажиров «Симью», этот остров представляет еще другой интерес помимо упомянутого, слишком специального. Вид его, особенно страшный и дикий, объяснял объезд, предпринятый Томпсоном. Менее возвышенный, чем острова Тенерифе и Пальма, даже Большой Канарский, этот передовой страж архипелага более отталкивающего вида, чем эти земли, уже и без того малоприветливые. Со всех сторон Ферро окаймляют скалы, поднимающиеся вертикально больше чем на тысячу метров над волнами и делающие его почти недоступным. Ни одной расщелины, ни одной бухточки в этой каменной стене.

Островитяне ввиду невозможности поселиться на побережье должны были большей частью устроиться внутри острова. Тут они живут отдельно от остального мира; не многие суда решаются приближаться к этим беретам, усеянным рифами, и подвергаться сильным течениям и опасным ветрам, которые окружают их.

Эти ветры и течения не могли беспокоить пароход. «Симью» поэтому мог невозмутимо следовать пустынным берегом, дикое величие которого в течение трех часов не оживлялось ни единым домом, ни единым деревом.

На северо-востоке высился Тенерифский пик, весь затуманенный тучами, показывая пассажирам свою вершину, которой очень немногие из них успели достичь. Около половины седьмого она исчезла, спрятавшись за мыс Рестинга, который огибал «Симью».

Взоры всех туристов приветствовали тогда в последний раз дивную гору, которой уже больше не увидят, между тем как пароход постепенно сворачивал к северу.

В семь часов пассажиры в полном составе были за столом, причем Томпсон, по обыкновению, председательствовал, а капитан сидел против него.

Море было тихое, меню – хорошее; все складывалось так, чтобы этот обед освятил эру примирения между администратором и туристами.

Между Алисой и Робером замечалась очевидная принужденность. Они слишком много и вместе с тем слишком мало высказали друг другу на вершине Тейда, и ни он, ни она не смели возобновлять разговора.