Иоанна, когда юноша еще сидел в зловонной яме. Вот уж правда, что истории могут повторяться… Может быть, она тоже хотела его обезглавить, как
Блаженство воображаемого поцелуя сбило его с толку. Он не смог идти дальше, присел на камень. И тут, наверное, впервые в жизни ощутил желание своей юной плоти. Нет, конечно, его и прежде беспокоили бродившие в нем жизненные силы. Бывало, он часто по ночам просыпался с ощущением пережитого неизъяснимого наслаждения. Но сейчас все с ним происходившее было мучительно.
Иоанн скинул с плеч котомку и упал ничком на песок. Образ прекрасной Шаломе явственно возник у него перед глазами. «О боже, – шептал Иоанн, – какая ты миленькая, злая, дерзкая девчонка Шаломе. Поцелуй же меня своими пухленькими губками, укуси-ка своими сахарными зубками, положи мне на плечи дивные белые руки свои, чудная девочка…» Он бормотал еще какие-то выдуманные им слова, его руки непроизвольно двигались, горстями загребая песок. Иоанн погружался в забытье…
– Эй, парень, что ты тут делаешь? – раздался вдруг над ним громкий голос. – Ты жив? Вставай. Солнце напечет тебе голову.
– Что?! – Иоанн проворно вскочил и пошатнулся, потеряв равновесие. – Что со мной? Кто ты?
Перед ним был человек, обыкновенный человек. Пастух, крестьянин, ремесленник, может быть, купец… Кто его знает? Просто человек. Неважно кто.
– Вижу, лежишь… Может, мертвый, думаю. А ты – живой… Я иду в Хеврон. А ты куда?
– Из Хеврона в Назарет… Какие там новости?
– Знаешь старого Ровоама и его жену Нехаму? Сын еще у них был… Давно ушел из дому с купцами… Знаешь? Так вот сын их прислал о себе известие. Далеко он отсюда. Но весточку прислал…
Как же не знать, о ком речь? Ведь Рови, сын Нехамы и Ровоама, его двоюродный брат. Говорили, правда, – слух дошел и до Хеврона, – будто мальчик и не сын Ровоама вовсе. Чужого, мол, семени отпрыск, не Ровоамова. И еще говорил кое-кто, будто сын Нехамы… от Святого Духа, будто такое чудесное повторение возможно. Да кто знает, где правда? Вдруг, если случилось один раз, может и повториться, а?
Иоанн все это знал, но не открылся незнакомцу.
– …уж много лет прошло, – продолжал встречный, – и парень этот скоро вернется сюда. – Незнакомец помолчал. – А Ровоам-то занемог. Плохо ему… Да старый уж очень этот Ровоам, муж Нехамы… Об этом в городе говорят… Ну вот и все новости… Ладно, прощай. Добрый тебе путь.
Он отошел на несколько шагов и обернулся:
– Хорошо, что ты не умер. Я уж думал – мертвый. А ты спал. Хороший знак.
– Знак чего? – не понял Иоанн.
– А кто ж его знает? Так просто… Да вот хотя бы: как я с тобой, с мертвым-то, разбирался бы?
И они разошлись, каждый в свою сторону.
Когда Иоанн постучался в калитку Ровоамова дома, ему открыла Нехама. Не узнала она племянника. И он нерешительно стоял перед ней, прежде чем назваться:
– Я – Иоанн, сын Шлёме и Елишебы.
– Иоанн? Ты? Скажи еще…
– Не узнала меня, тетя?
– Ты правда Иоанн? – все еще не верила Нехама и медлила впускать его.
– Да я же это, я!..
И вот он в доме. Нехама смотрела-смотрела на него и вдруг сказала:
– Ты совсем как… обычный человек.
Но тут же и осеклась, поняв, что говорить так – значит обижать его.
Тогда Иоанн спросил, где муж ее, Ровоам.
Ровоам лежал за стенкой. У него был жар. Нехама пошла к нему с мокрым полотенцем. Скоро она вернулась. Иоанн передал просьбу матери приютить его на некоторое время.
– Да, да, – отозвалась Нехама, – ты будешь жить у нас. Только… – она замялась, – я должна ухаживать за моим мужем. Думаю, он поправится. И тогда… – Не договорив, она умолкла и посмотрела куда-то, будто сквозь Иоанна. Почти шепотом она произнесла: – А все-таки он придет. Я жду его.
Иоанн встрепенулся:
– Кого? Мешиаха? Его ты ждешь?
– Какого еще мешиаха? – негодующе воскликнула Нехама. – Нет, я жду нашего Рови. – И, просветлев, прибавила: – Ведь он же твой двоюродный брат.
Иоанн будто не расслышал. Он погрузился в свои, никому неведомые размышления. Походил по комнате. Нехама провожала его взглядом. Он вышел во двор и там снова расхаживал, о чем-то размышляя. Потом вернулся в дом и, как показалось Нехаме, совсем обыденно спросил:
– Тетя, ты покормишь меня?
– Да, да, – засуетилась она, – сиди здесь, я принесу.
И вот она поставила перед ним миску сытной похлебки из чечевицы, густо сдобренной чесноком и перцем, несколько кусков серых лепешек и свежий сок давленого винограда, еще не перебродивший в вино.
За едой Иоанн спросил:
– Имеешь ты известия от Рови?
Нехама оживилась:
– Имею, имею. Второй раз он посылает мне весточку.
– Скоро вернется?
– Хотелось бы… Да он ничего не говорит.
– И где он сейчас?
– Опять купцы передали от него весть. Да это и не… Сейчас принесу.
Она вышла и вернулась с кувшинчиком в руках. Кувшинчик этот был сделан из высушенной тыквы. Плотно закрыт деревянной пробкой.
– Вот его весточка, Иоанн, – сказала счастливая Нехама.
– Что там?
– А вот… Масло из сандалового дерева. Для исцеления. У моего Ровоама все болит – и ноги, и грудь, и поясница. Это масло как раз для него. Чтобы больные места натирать. Так велел передать Рови. Я верю ему… Он, наверное, сейчас в Индии, в стране Пяти рек. Говорят, там люди очень хорошо живут. Всего у них в достатке…
– Хорошо, где нас нет, – перебил Иоанн.
– Нет, ты не знаешь, племянник. Рови просил передать, что все хорошо живут. И он – тоже. Он не станет врать. Он всегда говорил правду. И лишнего не говорил никогда… Но вернется он еще не скоро.
Нехама вздохнула и тихонько заплакала.
– Молись, Нехама, и он вернется, ибо Господь Бог надоумит его вернуться раньше. Молись…
В Иоанне оживал проповедник.
Две недели Иоанн в городе не показывался. Только прогуливался в маленьком дворе теткиного дома. Она мало разговаривала с племянником. Все хлопотала над больным Ровоамом, натирала его сандаловым маслом, тем, что прислал Рови. Иоанн ей помогал, заставлял молиться и о выздоровлении мужа, и о возвращении сына.
Лишь в середине третьей недели затворничества Иоанн вышел в город. Он раздобыл где-то длинный старый хитон и облачился в него. Сандалии он оставил дома. Иоанн взъерошил уже отросшие волосы, подпоясался грубой веревкой и в таком виде появился на базаре.
Над городом в этот день сгущались тучи, предвещая грозу. С востока надвигалась непроглядная мгла. Молнии вдали уже атаковали горизонт, пронзали землю. Раскаты далекого грома делались все слышнее и слышнее.
Иоанн собрал вокруг себя людей, сам взгромоздился на бочку из-под сельди. Заговорил о Божественных знаках, посылаемых небом. Люди слушали не очень внимательно: тревожились по поводу близкой грозы, готовые разойтись кто-куда, не дослушав Иоанна. А он говорил и говорил, все более вдохновляясь. И тут
