— Что ж тогда плакать?

— Я впервые увидела привидение. Пойми: она мертвая.

— Да, понимаю.

Он повел ее на кухню, усадил за стол и принялся готовить завтрак. Валентина высморкалась в бумажное полотенце.

— По-твоему, она явилась тебе намеренно? — спросил Роберт. — Как это было, если поточнее?

Валентина покачала головой.

— Когда я ее только заметила, она сидела на диване и смотрела в окно. Вроде бы ничего не делала, чтобы привлечь внимание. Но когда она почувствовала мой взгляд, ее понесло ко мне, я перепугалась, и ее как ветром сдуло. — Валентина помолчала. — На самом деле, я сейчас подумала, — это, наверное, спросонья померещилось.

— Ага, — сказал Роберт. — То есть приснилось?

— Нет… не думаю. Возможно, это было… ну, понимаешь, так бывает, когда стараешься что-нибудь припомнить и ничего не получается, а потом, когда уже и думать об этом забудешь, оно раз — и всплывает в голове.

— То есть?

— То есть я забыла, что ее нельзя увидеть, — потому и увидела.

Роберт рассмеялся.

— Надо будет и мне попытаться. Впрочем, она со мной теперь не разговаривает, так что вряд ли мне повезет. Как она тебе показалась? Сердита на тебя?

— Сердита? Нет, она хотела что-то сказать, но без всякой злобы.

Тут закипела вода, и Роберт заварил чай.

— А вы с Джулией не вступаете с ней в контакт?

— Изредка. Но она не хочет рассказывать про то, что нам интересно.

Роберт с улыбкой накрывал на стол.

— Думаю, имело бы смысл позволить ей самой задавать вопросы: тогда с течением времени вы узнаете все, что угодно. — Он сел напротив Валентины.

— Может быть. Но по мне, лучше от тебя узнать.

— О чем именно?

— Сама не знаю… мы не уверены, но, кажется, между Элспет и мамой есть какая-то страшная тайна. Понимаешь, они близнецы, а друг дружку знать не хотели. Из-за чего?

— Не могу сказать.

— Не можешь или не хочешь? — спросила Валентина.

— Не могу. Не имею представления, почему их пути разошлись. Это было задолго до нашего с Элспет знакомства. Она почти никогда не упоминала вашу маму. — Он налил им чаю.

Валентина смотрела, как из ее кружки поднимается облачко пара.

— А что вам так приспичило? — спросил Роберт. — Мама помалкивает, Элспет старательно уничтожила все, что могло вызвать лишние волнения. Если, конечно, допустить, что между ними действительно была тайна.

— Мама боится, как бы мы чего-нибудь не прознали.

— Разве этого не достаточно, чтобы оставить все как есть? — Против своей воли он выговорил это с нажимом; Валентина даже вздрогнула. — Ты пойми. — Роберт взял себя в руки. — Человеку случается докопаться до таких подробностей, которых лучше не знать.

Валентина помрачнела:

— Кто бы говорил? Ты же историк. Только и делаешь, что докапываешься до чужих подробностей.

— Валентина, изучать быт викторианцев — это одно, а раскапывать скелеты в семейном шкафу — совсем другое.

Она не ответила.

— Вот слушай. Расскажу тебе поучительную историю. — Роберт отхлебнул чаю и пожалел, что заикнулся. Зачем ее посвящать в эти дела? Но она вся обратилась в слух, и он продолжил: — Когда мне было пятнадцать лет, на мою мать в один прекрасный день свалилось немалое состояние. Я стал допытываться: «Мам, откуда такие деньжищи?» — «Ах, умерла моя двоюродная тетушка Прю и оставила мне наследство». Среди наших близких действительно было засилье теток, но об этой я даже не слышал; род моей матери вел свое начало от крестоносцев, и, как повелось, ни у кого не было ни гроша. Но она стояла на своем. Прошло недели две; я включил последние известия — показывали интервью с каким-то новым министром: смотрю, а это мой отец. Правда, под другим именем, но это был он, собственной персоной. «Мам, — закричал я, — иди скорей сюда, погляди!» Мы с ней сидели рядом и смотрели, как он держится: учтиво, респектабельно.

Валентина уже поняла, к чему он клонит.

— Значит, деньги пришли от твоего отца?

— Совершенно верно. Его карьера достигла такого уровня, когда любое слово моей матери, подхваченное бульварной прессой, грозило стереть его в порошок. «Двойная жизнь министра» — чем плохой заголовок? Поэтому он счел за лучшее откупиться, и больше я его не видел. Разве что в новостях.

Валентине стало ясно то, о чем она прежде не решалась спросить:

— Поэтому ты можешь позволить себе не работать?

— Ну, в общем, да, — протянул Роберт. — Но я планирую заняться преподаванием, как только закончу диссертацию. — Он вздохнул, — Лучше жить небогато, но хоть изредка видеться с отцом.

— Мне казалось, ты к нему относишься с неприязнью.

— Как сказать… Он не особенно любил детей, а я как раз достиг того возраста, когда между нами стало возможно понимание — впрочем, это иллюзия.

— Ох. — Валентина подумала, что необходимо сказать нечто более веское. — Я очень сожалею.

Роберт взглянул на нее с улыбкой:

— Ты с каждым днем становишься все больше похожей на англичанку. Нет, сожалеть тут не о чем. — В кухне этажом выше застучали шаги Джулии. — Тебе нужно идти?

— Не сейчас.

— Давай тогда завтракать.

— Давай.

Роберт достал из холодильника яйца, бекон, масло и прочее.

— Как тебе приготовить яйца?

— Можно яичницу?

Пока жарилась яичница с беконом, Роберт достал тарелки и столовые приборы, расставил на столе джем, сок и под конец приготовил тосты. Валентина не сводила с него глаз: ее успокаивала его деловитость и восхищала новизна ощущений: впервые в жизни мужчина готовил ей завтрак и вдобавок делал вид, будто не замечает, что она сидит за столом в пижаме.

Разложив яичницу по тарелкам, Роберт тоже сел за стол. Они приступили к еде. Наверху громко топала Джулия.

— Кое-кто недоволен, — заметил Роберт.

— А мне-то что?

— Ну и ладно, — сказал он.

— Как я хочу уехать, — произнесла Валентина.

«Ты ведь только что приехала». Вслух Роберт сказал:

— А что тебе мешает?

Валентина уловила в его голосе — как описать?.. уж не обиду ли? — и поспешила оправдаться:

— Это не из-за тебя. Из-за Джулии. Она считает меня своей собственностью. Ведет себя… типа… как диктаторша.

После некоторого колебания Роберт выговорил:

— В конце года квартиру можно будет продать и жить в свое удовольствие.