он сидит, протянув ей руки, как будто жалуясь на эктомию ногтей.
– Вот это да, – говорю я Клариссе.
– Это у меня была такая мечта в детстве, – улыбается она. – Я мечтала работать в салоне красоты.
– Но не научилась, поэтому стала художницей, – смеюсь я.
– Я встретила Гомеса и поняла, что никто никогда не сможет свергнуть женоненавистническую буржуазно-капиталистическую корпоративную систему путем химической завивки.
– Конечно, продавая искусство, мы тоже не совсем поставили ее на колени.
– Говори за себя, детка. Ты просто помешана на красоте, вот и все.
– Виновата, поняла, поняла.
Мы идем в столовую, и Кларисса начинает нагружать свою тарелку.
– Над чем ты работаешь? – спрашиваю ее я.
– Компьютерные вирусы как искусство.
– Ого.– «О нет».– А это разве не противозаконно?
– Ну, нет. Я просто разрабатываю их, затем рисую на полотнах HTML, a потом устраиваю выставку. В сеть я их и не запускаю.
– Но это может кто-то другой сделать.
– Конечно,– хитро улыбается Кларисса.– Надеюсь, так оно и есть. Гомес издевается, но некоторые из этих маленьких рисунков могут доставить серьезные неудобства Всемирному банку, и Биллу Гейтсу, и ублюдкам, которые делают банкоматы.
– Ну, тогда удачи. Когда выставка?
– В мае. Я тебе открытку пошлю.
– Да, когда я ее получу, то переведу все наши активы в золото и спрячу в бутылках с водой.
Кларисса смеется. Появляются Кэтрин и Амелия, и мы прекращаем разговор о мировой анархии посредством искусства и начинаем восхищаться вечерними платьями друг друга.
ГЕНРИ: Дом полон родных и близких, некоторых из них я не видел после операции. Ли Джейкобс, арт- дилер Клэр, тактична и приветлива, но мне трудно выдержать жалость в ее глазах. Селия удивляет меня тем, что подходит прямо ко мне и протягивает руку. Я ее пожимаю.
– Мне жаль видеть тебя таким, – говорит она.
– Ну зато ты выглядишь потрясающе, – отвечаю я. И не вру. Волосы забраны очень высоко, и она одета во что-то блестящее, синее.
– Угу,– говорит Селия своим коронным сладким голосом. – Мне больше нравилось, когда ты был плохим и я могла просто ненавидеть твою тощую белую задницу.
– А, старые добрые времена, – смеюсь я. Она копается в сумочке.
– Я нашла это давным-давно в вещах Ингрид. Думала, Клэр это заинтересует.
Селия дает мне фотографию. На ней я году, наверное, в 1990. Волосы длинные, я смеюсь, стоя без рубашки на Оук-стрит-бич. Фотография классная. Не помню, когда Ингрид сделала этот снимок, но, в конце концов, было столько моментов, связанных с Ингрид, которые сейчас и не упомнить.
– Да, думаю, ей это очень понравится.
– Ты не умер, Генри Детамбль, – зло смотрит на меня Селия.
– Я не так далек от этого, Селия.
– Ну,– смеется Селия,– если попадешь в ад раньше меня, займи мне место рядом с Ингрид.
Она резко поворачивается и идет искать Клэр.
КЛЭР: Дети набегались и объелись, и теперь они сонные и больные. Прохожу в коридоре мимо Колина Кендрика и спрашиваю, не хочет ли он вздремнуть; он очень важно отвечает, что хочет остаться со взрослыми. Я тронута его вежливостью и юной красотой, его застенчивостью в разговоре со мной, хотя он знает меня всю жизнь. Альба и Надя Кендрик не так сдержанны.
– Ма-а-ам, – блеет Альба, – ты же
– Конечно, но разве вы не хотите ненадолго прилечь? Прямо перед полночью я разбужу вас.
– Не-е-ет.
Кендрик слушает этот диалог, я пожимаю плечами, а он смеется.
– Упорная парочка. Хорошо, девчонки, давайте вы пока тихонько поиграете в комнате Альбы.
Они уходят, ворча. Мы знаем, что через несколько минут они будут счастливо играть.
– Рад увидеть вас, Клэр, – говорит Кендрик, когда подходит Алисия.
– Привет, Клэр. Посмотри-ка на папу. Смотрю по направлению взгляда Алисии и вижу, что наш отец флиртует с Изабель.
– Кто это?
