женщины должны сиять. Я не сияю. Ну и ладно. Я по-прежнему беременна, а остальное неважно.
ГЕНРИ: Мы в кабинете Амит Монтейг на ультразвуке. С одной стороны, мы с Клэр хотим, с другой стороны, боимся ультразвука. Мы отказались от аминосентеза, потому что уверены, что потеряем ребенка, если кольнем в него здоровой длинной иголкой. У Клэр восемнадцатая неделя беременности, полпути пройдено. Если бы мы могли сложить время вдвое, по Роршаху, то сгиб пришелся бы точно по центру. Мы живем замерев, боимся лишний раз выдохнуть, чтобы не выдохнуть ребенка слишком рано.
Сидим в приемной с другими беременными парами и матерями с грудными детьми и детьми постарше, которые бегают и натыкаются на все подряд. Обычно кабинет доктора Монтейг меня угнетает, потому что мы провели там слишком много времени, беспокоясь и слушая плохие новости. Но сегодня все по-другому. Сегодня все будет в порядке.
Медсестра называет нашу фамилию. Мы проходим в кабинет. Клэр раздевается, ложится на стол, ее намазывают гелем и приступают. Все смотрим на монитор: медсестра, Амит Монтейг, высокая, величественная француженка-марокканка, и мы с Клэр, держась за руки. Медленно, по кусочкам, на нем появляется изображение.
На экране – метеорологическая карта мира. Или галактики – вихрь звезд. Или ребенок.
–
Мы с Клэр выдыхаем. На экране миленькая галактика сосет палец. Пока мы смотрим, она вынимает руку изо рта.
– Она улыбается,– говорит доктор Монтейг. И мы тоже улыбаемся.
КЛЭР: Ребенок должен родиться через две недели, а мы все еще не выбрали имя для нашей малышки. На самом деле мы почти не говорили об этом; суеверно избегали этой темы, как будто, дай мы ей имя, фурии заметят ее и уничтожат. Наконец Генри приносит домой книгу – «Словарь имен».
Мы в постели. Сейчас только полдевятого вечера, а я уже вымоталась. Лежу на боку, живот как полуостров, лицом к лицу с Генри, который подпирает рукой голову. Между нами на кровати книга.
– Мысли есть? – спрашивает он, листая страницы.
– Джейн,– отвечаю я.
– Джейн? – Он кривится.
– Я называла всех своих кукол и плюшевых зверей Джейн. Всех до единого.
Генри поднимает глаза.
– Это означает «Дар Бога».
– Подходит.
– Давай выберем что-нибудь попроще. Как насчет Иретты? Или Джоротты? – Он пролистывает страницы. – Вот хорошее имя: Лулолула. По-арабски – это жемчужина.
– Как насчет Жемчужины? Перл?
Я представляю себе ребенка в виде гладкого радужного белого шарика.
Генри находит имя в списке.
– Так. «(Латинское). Возможно, вариант 'перулы', то есть наиболее ценный продукт заболевания».
– Фу. Да что с этой книгой?
Я беру ее у Генри и шутки ради смотрю «Генри (прагерманское). Хозяин дома, глава племени».
– Давай посмотрим Клэр,– смеется он.
– «Одно из возможных написаний имени Клара (латинское). Прославленная, яркая».
– Здорово, – говорит Генри. Я наугад открываю страницу:
– Филомела?
– Мне нравится,– говорит Генри.– Но вот с уменьшительным придется туго. Фили? Мел?
– «Пирина (греческое). Рыжеволосая».
– А если не рыжеволосая?
Генри протягивает руку через книгу, берет прядь моих волос и засовывает себе в рот. Я вытаскиваю их и забрасываю волосы за спину.
– Я думала, что мы знаем о ребенке все, что только можно, – говорю я. – Кендрик, конечно, сделал тест на цвет волос?
Генри забирает у меня книгу.
– Изилт? Зоя? Зоя мне нравится. Имя больших возможностей.
– Что оно означает?
– «Жизнь».
– Да, отлично. Пометь его как вариант.
– Элиза,– предлагает Генри.
