силы русского царства не развивались так, как теперь… мертвее и мертвее делается русская земля; кругом царит ничтожество и пошлость… хочется убежать куда-нибудь и подальше, видя, в какие дебри забирается русское царство… лучше чахнуть здесь, в условиях чужой вольной жизни, чем в подлейшей петербургской обстановке…»
В Париже Сергей Петрович немного оправился. Снова, как на службу, ежедневно отправлялся он в одну из больниц, посещал лекции, заседания различных медицинских обществ. Он перезнакомился со всеми специалистами по внутренним болезням и знаменитостями в области медицины. Особенно заинтересовала Боткина клиника Шарко. Он писал Белоголовому: «Лекции его оригинальны, в высшей степени поучительны, подбор случаев в клинике богатейший для изучения истерии и гипнотизма; это последнее дало мне возможность познакомиться с совершенно новым для меня миром явлений нервной системы». Боткин снова искал новые пути, новые методы. Встретился он с Пастером и много времени отдал ознакомлению с его институтом. В клиниках, лабораториях, на лекциях Боткин, как всегда, был пытливым, неутомимым учеником.
Он ни с кем не советовался о своей болезни, и никто не подозревал, что русский доктор нуждается во врачебной помощи. Нельзя было предположить тяжело больного в разговорчивом, любезном собеседнике. В суете между изучением клиник и утомительными обедами с вовсе не полезными изысканными блюдами и тонкими винами прошли три недели.
В Петербурге доктор Соколов, выслушивая сердце Сергея Петровича, нашел, что болезнь его сделала шаг вперед, и посоветовал своему учителю и пациенту сократить объем работы и отдохнуть. Но Боткин отклонил этот совет. Он хотел поскорее поделиться впечатлениями, которые вынес, познакомившись с клиниками и кафедрами Парижа. Начались его доклады в различных медицинских обществах. Сравнивая постановку преподавания во Франции и России, Боткин говорил: «…лаборатории в клиниках там далеко не так обширны, как можете встретить у нас, н поэтому почти недоступны студентам».
Боткин все же воспользовался плохим состоянием своего здоровья. Ссылаясь на него, он прекратил врачебную деятельность во дворце.
Летом 1888 года серьезно заболела одна из дочерей Боткиных. Страх за жизнь еще одного ребенка, лечение и уход за дочерью еще раз заставили Сергея Петровича пренебречь своим здоровьем и тяжело отозвались на его сердце.
Когда девочка окончательно поправилась, Сергей Петрович решил ехать лечиться за границу. Врач, знающий о влиянии климатических условий как лечебного фактора, стал искать место, где он смог бы избавиться от угнетающего его удушья. Он поехал в Константинополь, чтобы на Принцевых островах еще раз попробовать действие морских купаний. И в этот раз морские купания дали результаты. Приступы удушья стали реже и переносились легче. В бодром состоянии Сергей Петрович задержался в Константинополе. Его интересовали военно-медицинская школа, военные госпитали и больницы Константинополя.
Семестр 1888/89 года во возвращении Сергея Петровича в Петербург начался вполне благополучно. Боткин ничего не изменил в своей жизни; клиника, частная практика, работа е Барачной больнице, посещение других городских больниц и школ… Боткин был удовлетворен: «Мой учебный сезон я провел хорошо и, окончив его, даже не почувствовал усталости», — писал он 6 апреля 1889 года.
А между тем «зоркий и заботливый глаз его старшего сына — доктора… неоднократно подмечал, как в пылу увлечения преподаванием у отца делался припадок грудной жабы, как он бледнел, голос становился глуше и прерывистее от спазматического дыхания, рука беспрестанно вытирала выступавший на лбу крупными каплями пот, но мощная сила воли быстро покоряла эту слабость сердца, и голос лектора снова как ни в чем не бывало продолжал громко и уверенно развивать свою мысль перед слушателями», — вспоминал Белоголовый.
Несмотря на учащающиеся приступы грудной жабы, Сергей Петрович взялся еще за одну обширную научную работу.
В ведении комиссии общественного здравия были богадельни, дома призрения старости — эти забытые всеми богоугодные заведения. Одинокие старики и старухи, попадая, как тогда говорили, в казну, были отданы на милость таким же казнокрадам, какие встречались Боткину в военное время.
С переходом в ведение городской думы положение в богадельнях изменилось. Благодаря распорядительности Боткина в них были произведены реформы, похожие на те, которые произвел доктор Нечаев в Обуховской больнице: была отмыта вековечная грязь и улучшилось питание. По предложению Сергея Петровича десять врачей взяли на себя надзор за здоровьем призреваемых. 2600 стариков было подробным образом обследовано.
Помимо чисто терапевтических, возникла совершенно новая, неизученная проблема патологии и физиологии старости.
Эта проблема заинтересовала Боткина. И вот уже контора богадельни обратилась в аудитории, где профессор Боткин прочитывал интереснейшие лекции. Он по целым часам перед собравшимися врачами развивал свои взгляды на изменения, совершающиеся в старческом организме. Сергей Петрович говорил, что явления старости далеко не изучены, что имеющиеся об этим данные мало разработаны и ждут своего исследователя.
Обязательные ли спутники старости атеросклероз, эмфизема, дряхлость, плохой слух, зрение и др.? Нет. Сергей Петрович придерживался мнения, что это, по существу, признаки преждевременного, патологического старения, что это болезненные явления, с которыми можно и должно бороться. Сколько же должна продолжаться нормальная жизнь человеческого организма? Бюффон, французский естествоиспытатель XVIII века, считал, что возможная продолжительность жизни животного и человека в пять-семь раз превышает период его роста. У лошади, например, период росга заканчивается к пяти годам, продолжительность жизни 20–30 лет. Рост человека заканчивается к 21–25 годам, следовательно, нормальной продолжительностью его жизни должно быть 150 лет. Да, человек, несомненно, может прожить значительно дольше, необходимо детально, шаг за шагом исследовать механизмы старения, говорил Боткин; лишь поняв их смысл, можно попытаться как-то на них воздействовать, научиться управлять процессами изменения организма при старении. Так Сергей Петрович поднял вопрос о необходимости изучения процессов старения и сделал первые шаги на пути науки, которая только сейчас, почти через столетие, начинает серьезное свое развитие — геронтологии.
В этой работе проявилась еще раз с особенной наглядностью широта научного мировоззрения С. П. Боткина. Он стремился изучить процессы патологических и физиологических изменений в их динамике. Одновременно он изучал их в историческом развитии, в их общении с внешней средой.
Здоровье Боткина все ухудшалось. Боткины поселились в Бернском кантоне в Швейцарии, но сырая сентябрьская погода заставила их ехать дальше В Аркашоне Сергей Петрович не нашел тоже ожидаемого облегчения. Поехали в Ниццу, ко в Ницце ему стало еще хуже. Возобновились мучительные приступы удушья. Ночи он проводил в кресле, не решаясь лечь в постель. В то время, когда Боткин страдал от приступов грудной жабы, отель, где он остановился, осаждали больные, прося принять их. Пришлось объяснить всем, что доктор сам болен. Но в Ментоне, когда наступило временное облегчение. Сергей Петрович, не умея никому отказать, стал принимать пациентов и принимал их до 18 ноября.
28 ноября 1889 года за семейным обедом у Сергея Петровича во время кашля снова открылось кровохарканье. Это было следствием свежей закупорки легочных сосудов, вызванной ослаблением сердечной деятельности. С этого дня Боткин слег окончательно.
Спешно вызвали из Петербурга брата, Михаила Петровича. Приехали все сыновья Сергея Петровича и его дочь Анастасия с мужем, доктором Бородулиным. Привезли и старших девочек от второго брака. Около больного неотлучно находился и Николай Андреевич Белоголовый, живший в то время в Ментоне. Он пишет в своих «Воспоминаниях»: «Ухудшение шло так быстро, что даже задержать смертельный исход не представлялось никакой возможности, и он наступил 24 декабря [12. XII старого стиля] 1889 года в 12 с половиной часов дня… Смерть унесла с земли своего непримиримого врага».
Хоронили Боткина в Петербурге.
18(30) декабря 1889 года у Варшавского вокзала собралась толпа, встречавшая гроб с телом С. П. Боткина, хотя население столицы не было оповещено о прибытии праха в Петербург. «Многотысячная толпа
