сам пригласил ее. Арлекин, конечно, его друг, но такой занятой человек, как Бейер, едва выкраивает время на сон и еду, тут уже не до одолжений!

– Сжальтесь… у меня был такой трудный день! Театральный художник извел меня своими требованиями, оркестранты ненавидят, а баритон заявляет, что будет петь на шведском языке.

– Мне все равно. Это ваши заботы.

Карл широко распахнул глаза. Ну и бестактность! Какая беспардонная прямота! Остается либо смириться, либо выгнать ее. Бейер решил смириться.

– Начинайте.

Она поднялась на сцену, не взлетела, как раньше, а спокойно взошла по ступенькам, двигаясь медленно, размеренно. Карл одобрительно кивнул. Возможно, первое впечатление было ошибочным, и в беспощадном свете рампы совершится чудо, и она покажется привлекательной.

Увиденное нравилось и в то же время пугало. Без освещения она казалась необыкновенной, сейчас же стала неотразимой. Лицо тоже изменилось, черты стали более определенными и выражали силу, которой не замечалось раньше. Даже стоя спокойно, она производила впечатление человека, находящегося в постоянном движении, а молчание было насыщено электричеством. Что произошло? Энергия, которая прежде так и бурлила в ней, не исчезла, но теперь она, очевидно, научилась сдерживаться и контролировать свои поступки. Девушка была похожа на парящую морскую птицу. Один взмах крыла – и она легко взлетит в недостижимые дали.

Бейер покачал головой, вынуждая себя рассуждать здраво. Она обладает редким по выразительности лицом. Даже без грима публике легко разглядеть каждый нюанс ее настроения. Еще необычнее – ее стать и фигура. Всем известно, как трудно найти певицу на роль трагической героини, женщины-легенды, богини. Дело не только во внешности, примадонна обязана обладать совершенно уникальным качеством – эффектом присутствия. И еще до того, как она откроет рот, публика должна завороженно застыть от изумления при одном ее появлении. Бейер слишком много лет отдал театру, чтобы не знать: недостаточно иметь талант, необходимо, чтобы тебя мгновенно замечали.

– Снова жалоба Недды, как я полагаю?

– Нет. Моцарт. Ария Сюзанны из «Свадьбы Фигаро». «Зови, любовь».

Бейер тоскливо поморщился. Опасный выбор. Крайне неподходящий выбор. Музыка Моцарта, обманчиво простая, может стать смертельной ловушкой для самонадеянного и неопытного певца. Здесь даже малейший промах непростителен. Пение без души – мертво, пение, в которое вложено слишком много чувства, невозможно вынести. Визе, например, утверждал, что его от этого тошнит.

Бейер приготовился к худшему. Моцарт не для молодых. Не для голоса такого диапазона. Девушка совершила ужасную, возможно, фатальную ошибку. Моцарт требует легкости, деликатности, чрезвычайной осторожности исполнения. Только лирическое сопрано, певица, искушенная в ролях субретки, может воздать ему должное.

Но стоило Корри разомкнуть губы, как Бейер забыл обо всем на свете. Она почти не пользовалась огромным богатством своего голоса, однако каждая нота выпевалась с идеальной чистотой, разносясь по пустынному залу. Нет, это не холодное, бесстрастное совершенство, Безмятежность, да, но такая хрупкая, такая успокаивающая, достигнутая с величайшим трудом, похожая на штиль после шторма. Голос не подавлял, а манил, как звуки отдаленной флейты в роще. Он не выставлял напоказ сокрытые в нем тайны, не объяснял ничего, а просто заключал в себе множество секретов, которые еще предстояло обнаружить. Тихие, точно окрашенные в золотисто-бронзовый цвет звуки лились, увлекая Бейера в страну, где никогда не бывает ночи. Голос говорил о том, как легко всегда оставаться человеком.

Карл хорошо понимал, чего стоит певице пожертвовать техникой, чтобы дать волю музыке. Но все это – и безмятежность, и ясность, и утонченность – ничто без надлежащего смирения.

Произошедшая метаморфоза поразила Бейера. Где эта девочка научилась такому самообладанию, такому полному подчинению мелодии? Что убедило ее сойти с пьедестала, стать не повелительницей, а служанкой музыки? Он и представить не мог, что подобные перемены произойдут за столь короткое время. Но возможно, просто забыл об энтузиазме и переменчивости юных. Ее голос говорил ему, как он постарел. Совершенно естественный, сильный, этот голос был выше всякой критики, заставлял забыть обо всех других исполнителях, которых Бейер когда-либо слышал. Казалось, устами девушки говорит само будущее. Как Карл жалел, что девушка пела Моцарта. Теперь эта ария будет звучать в его голове много месяцев, заглушая музыку спектакля, премьера которого состоится через несколько дней.

Когда она замолчала, Карл еще долго не мог произнести ни слова. Наконец он изрек:

– Вы умны. Очень умны.

Она склонила голову:

– Спасибо, месье Бейер.

Карл окончательно растерялся, не зная, что сказать.

– А средний диапазон?

– А, это!

Он совсем забыл. Да и какое значение имеет средний диапазон! Все равно что волноваться за Паганини, на скрипке которого посреди концерта лопнула струна.

– Все еще не слишком хорош, но лучше, гораздо лучше.

Этот чуть надтреснутый на средних нотах голос лишь придавал ее пению своеобразное очарование.

– Вы не должны исполнять Моцарта лет до тридцати, – наставительно объявил он.

– Почему, месье Бейер?

– Чтобы дать мне еще пожить, – слегка улыбнулся он. – Надеюсь, к тому времени меня уже не будет на этом свете.

– Неужели так ужасно?

– Разумеется!

Он с деланным гневом покачал головой:

– Вы заставили меня пожалеть об ушедшей молодости.

Корри с задумчивым видом изучала его.

– Я буду петь Моцарта, когда захочу, месье Бейер.

Их глаза встретились. Карл распознал в ее взгляде упрямство. Но он куда упрямее.

– Да. У вас есть на это право.

Глядя в ее лицо, Карл почему-то понял, насколько это справедливо. Под глазами тени, широкий рот скорбно сжат. Каким-то образом она сумела осознать, что иногда требуется куда больше мужества казаться слабой, чем сильной.

– Где вы были, что делали? – неожиданно спросил он, свирепо нахмурив густые брови. Девушка пожала плечами:

– То, что вы мне велели, месье Бейер. Упражнялась каждый день.

«Не только это», – подумал он, глядя в эти печальные глаза. Но если у нее и был рецепт, как стать великой певицей, она явно не собиралась делиться с Карлом.

– А сейчас?

– А сейчас… – Она глубоко вздохнула и сухо усмехнулась: – Я готова учиться. Поскольку обнаружила, что нуждаюсь в музыке гораздо больше, чем она нуждается во мне. Вы будете давать мне уроки?

Карл рассеянно потер лоб. Она невозмутимо смотрела на дирижера.

– Нет, – решил он, поднимая партитуру. – Я не стану вас учить. Мы будем учиться вместе.