тому, кто лучше всех его соблюдает.

Настоятелю были известны принципы, которые исповедовал брат Рене, и он был уверен, что привел весомый аргумент. Сознание ответственности за судьбу молодого монаха, полностью отданного на его попечение, могло помочь старику забыть о «единственном смысле земной жизни» и о власти, которую он утратил.

Наутро настоятель вызвал обоих к себе в кабинет. Взглянув на них, стоявших рядом перед его письменным столом, он, возможно, усомнился в правильности принятого решения. На первый взгляд не могло быть двух менее похожих друг на друга людей, чем эти двое. И это вызывало тревогу и рождало сомнения в возможности совместной работы. Что, в самом деле, могло родиться от столь странного союза? Один — маленький согбенный, если не сказать горбатый, старец, словно наспех засунутый в широченную сутану. Другой — высокий, безукоризненно одетый молодой человек с гордой осанкой, излучавший мужественное благородство. По крайней мере так казалось со стороны. Отец Антоний, имевший с новичком долгую беседу, знал, что он наделен бесконечным смирением. За внешним высокомерием скрывалась одна только преданность делу и готовность помочь.

То, что послушник в отличие от старого монаха не накинул капюшон, еще сильнее подчеркивало их различие. По обычаю послушники ходили с «непокрытой головой» и поднимали капюшон только в день официального пострига. Для этого существовал особый обряд, заменивший во времена Большого террора традиционную тонзуру. Поговаривали, что такое «революционное изменение было внесено в устав» в целях самосохранения, чтобы не демонстрировать в то смутное и жестокое время всем и каждому столь явные признаки принадлежности к монашескому сословию и иметь возможность в случае необходимости раствориться в толпе…

Настоятель не торопился прерывать затянувшееся молчание, желая таким образом отметить событие и заложить первый камень в основание столь важного и трудного для обоих сотрудничества. Бенжамен не знал, что его ждет, но не испытывал ни малейшей тревоги. Взгляд больших зеленых глаз миндалевидной формы, устремленный на настоятеля, был спокойным и безмятежным. Он, казалось, был готов ко всему. Утренний луч, пробившийся сквозь единственное окошечко, высветил в профиль безбородое узкое лицо. На коротко подстриженных волосах играли золотистые блики. Молодой человек машинально повернулся к свету и зажмурился от удовольствия. Настоятель едва слышно вздохнул. «Какая непосредственность!» — подумал он. Его волновали не столько внешние различия стоявших перед ним собратьев, сколько совместимость характеров — именно это он хотел еще раз оценить, прежде чем официально объявить им о своем решении. Предстояла долгая и трудная миссия, требовавшая взаимной терпимости, дабы ничто не могло нарушить устоявшиеся привычки старика и заставить угаснуть юношеский пыл начинающего послушника. Их союз должен был бы стать нераздельным.

Но монахи по природе своей оптимисты, и настоятель должен служить всем примером.

Бенжамен улыбнулся, услышав о том, чем ему предстоит заниматься в ближайшие годы. Он повернулся к своему новому наставнику, дабы засвидетельствовать ему свое почтение. Брат Рене, до сих пор демонстрировавший полнейшую бесстрастность, ограничился легким кивком.

Несмотря на внешнюю застенчивость, Бенжамену удалось с первой встречи произвести на своего старшего собрата приятное впечатление и выказать, что все, что сказал настоятель о его способностях, соответствует истине. На те несколько вопросов, что ему задал библиотекарь, чтобы проверить его познания, он ответил удивительно бегло, так, словно латынь была его родным языком. А когда его попросили перевести несколько предложений из взятой наугад книги, брат Бенжамен без запинки выдал такую безупречную версию, что библиотекарь просто рот раскрыл от изумления.

Отец Антоний не преувеличивал.

— Ничего подобного я ни разу еще не видел! — признался старик, едва послушник закрыл за собой дверь.

Совместная работа началась в тот же день. Они расположились в большом зале над трапезной, куда после пожара было собрано все имущество библиотеки. К тому времени книги уже переехали на новое место, и в комнате не было ничего, кроме ящиков с документами. Они стояли прямо на полу, открытые, разбитые, никому не нужные и, казалось, несчастные. Большой прямоугольный зал был как две капли воды похож на тот, что располагался под ним, только здесь не было длинного стола, за которым без труда могли поместиться человек тридцать. Тот же высокий пузатый камин, шесть высоких окон с мелкими переплетами, через которые видны были лужайка и деревья, окаймлявшие главную аллею.

В полнейшем согласии компаньоны выбрали для своей новой комнаты строгую и практичную обстановку: два письменных стола у камина и несколько керосиновых ламп — вот и все.

Как сказал брат Рене своему юному ученику, это место должно быть богато обставлено мудростью и украшено терпением.

Первое время они занимались тем, что подбирали документы по периодам, по крайней мере пытались это делать. Быстро оценив качество и состояние пергаментов и различных видов бумаги, брат Рене производил оценку документа и определял наиболее вероятное время составления. Таким образом они разложили архив на несколько стопок по времени создания, а затем по мере возможности рассортировали документы по типу и тематике.

Эта скучная работа заняла несколько дней, и только потом брат Рене и Бенжамен смогли приступить к выполнению основной задачи.

Начали они с обработки архивов, относившихся к началу истории монастыря. Этот период длился, по мнению брата Рене, с момента основания обители в 1111 году вплоть до 1300 года. Документы, относящиеся к XII и XIII векам, были очень хрупкими и больше всех пострадали от воды — старый монах не мог скрыть смятения, охватившего его при виде этого безобразия.

Между тем терпеливый труд и лупа помогли братьям расшифровать несколько манускриптов. Каждый лист переписывался набело на языке подлинника, как правило на латыни, а затем переводился на французский. Это был своего рода конвейер: Бенжамен, обладавший более острым зрением, переписывал тексты, брат Рене переводил. В день им удавалось обработать не более четырех или пяти документов, так что можно было предположить, что для разборки только первых ящиков потребуется более года.

Но времени у них было достаточно.

По крайней мере так всем тогда казалось.

Несколько дней спустя брат Рене заболел.

— Ничего страшного, обыкновенная простуда! — заверил Бенжамена отец Антоний.

Он попросил молодого человека не прерывать работу и выразил уверенность в том, что послушник вполне способен справиться и без помощи наставника. Бенжамен не был убежден в этом, однако предпочел оставить сомнения при себе, тем более что вскоре он понял всю их безосновательность. Ему так понравилось работать в одиночестве, что он не раз даже упрекал себя за это.

Единственно, в чем он действительно сомневался, так это в том, что аббат сказал ему правду о здоровье брата Рене.

Дней через десять Бенжамен, засунув руку в один из ящиков, извлек оттуда первый попавшийся лист пергамента весьма необычного формата. Большинство листов было одного размера, но тот, что сейчас лежал перед ним на столе, занимал не больше четверти привычной страницы.

Бенжамен расправил листок и убедился, что тот сохранился гораздо лучше остальных. От воды пострадала его нижняя часть. Сделав перевод текста на верхней, нетронутой половине страницы, послушник установил, что за документ он выудил. На первый взгляд это было что-то вроде балансового отчета монастыря, где перечислялись, впрочем, в весьма общей форме, доходные и расходные статьи и в конце каждой строки стояло по две цифры: потраченное и оставшееся на следующий год. Впрочем, в последнем он уверен не был.

Не вызывал сомнения только возраст документа. Год был указан вверху, в заголовке, написанном крупным аккуратным почерком. Год 1229-й.