который не пробиться никаким преследователям, а когда наконец со вздохами облегчения, часто дыша, вспотевшие, мы расцепились, я уже сидел за рулем, а торкесса в изнеможении откинулась на соседнем сиденье.
– Как вы могли… – прошептала она с негодованием, – как вы могли… Я девственница!
– Все исправимо, – ответил я бодро и бросил машину в крутой поворот, едва-едва проскочив перед капотом огромного грузовика.
Справа и слева выросли дома, мы ворвались во двор жилого дома, я направил напрямик, там детская площадка и место для выгула собак, на площадке ребенок копается в песочке, а на отведенном для собак жалком пятачке весело гонятся друг за другом две шавки и один веселый боксерчик.
Торкесса вскрикнула, когда я резко крутнул руль.
– Там же ребенок!
– А там собаки, – огрызнулся я. – Тебе кого жальче?
Ребенок поднял голову навстречу мчащемуся на него автомобилю, встал и улыбнулся нам беззубым ртом. В одной руке синее ведерко с цветочками, в другой – совочек. Я не сбавил скорости, ибо мы – на стороне Добра, до сих пор никого из случайных прохожих не задавили, даже не стукнули, так что и ребенок уцелеет: то ли в последний момент упадет в сторону, то ли нас занесет на повороте, то ли мы проедем над ним, у нас высокий клиренс…
Машину тряхнуло. В зеркало заднего вида я успел увидеть красный раздавленный комок в широкой красной луже. Ладно, их шесть миллиардов, одним больше, другим меньше, сейчас счет идет на миллионы человеческих жизней, сейчас все – солдаты, и не фига обращать внимание на всяких там по дороге, мелкие накладки бывают даже в самых благородных делах. Как, к примеру, досадная неприятность стряслась с построением коммунизма в отдельно взятой стране, или вот Ирак раздрызднули, не глядя на слезинки ни в чем не повинных ребенков… Понятно, что теперь построим сразу везде и сразу как только.
– Что ты делаешь? – спросила она с ужасом.
– Твои взгляды устарели, – ответил я сухо.
– Насчет чего?
– Насчет слезинки невинного ребенка. Держись крепче, ду… торкесса!
На выезде с площадки с разгону сбили карусель, расписной домик и детские качели. Мужики, что сидели там с кружками пива, разбежались с несвойственной трем медведям прытью. Машину тряхнуло, снизу заскрежетало.
ГЛАВА 3
Я круто вывернул руль, между домами проскочили на двух колесах. На тротуаре сшибли столик летнего кафе, чиркнули крышей по проводам высокого напряжения, проскочили через павильончик летнего кафе, сшибая столики и легкие стулья. Праздничный народ врассыпную, на ветровое стекло плеснули тонконогие фужеры с разноцветными коктейлями и, что намного хуже, полетели жирные пирожные.
– Святой космос! – прокричала она в страхе. – Стекло залепило!
– Это новый вид услуг, – успокоил я.
– Какой?
– Пицца в автомобиль! Со всей дури в лобовое стекло.
Она оглянулась.
– Так мы ж не заплатили?
– Ничего, – пообещал я зловеще, – я должок ему верну кому-нибудь другому. За мной не заржавеет!
– Остановись, – закричала она отчаянно, – ничего не видно, мы сейчас ударимся в стену!
– Дура, все очистится.
– Как?
– Еще ни одной водоразборной колонки не сбили, – напомнил я. – В этом районе.
Хрясь, машину тряхнуло, сильная струя воды ударила в машину, смыла с ветрового стекла остатки пирожных, омыло лучше, чем в любой платной мойке, мы понеслись вдоль стены, сгоняя кричащих прохожих на проезжую часть улицы.
– А сейчас куда гонишь?
– На холмы! – крикнул я. – На любую дорогу, где можно бы подпрыгивать с машиной…
– Зачем?
– Чтобы крышей чиркнуло по проводам, – объяснил я.
– Зачем?
– Не знаю! – крикнул я затравленно. – Просто знаю, что без этого хрен что получится. Это обязательно, как и сбивание столиков летнего кафе, тележки с мороженщиком и пустых картонных ящиков!
Холмы отыскались на пересечении улиц Кириченко и Джугании. По крыше чиркнуло дважды, я решил, что этого хватит, торкесса вскрикивала и хваталась обеими руками за все, за что удавалось ухватиться. Высокая грудь красиво подпрыгивала, а потом долго колыхалась, и девять десятых бешеной погони я косился на это колыхание, у меня самого все колыхалось в сердце, хотя в остальном я тверд, как убежденный виагровец.
Впереди показался огромный базар, я выругался в бессилии: опять указание Лужкова о переносе местные власти проигнорировали, я рассчитывал на пустыню с одиноким слоном, а здесь…
