– Это и было по ту сторону. Мы, перебив охрану, захватили их оружие. Но пришли войска, мы отступили через горы. У нас не было ни еды, ни одежды.

– И много вас? – продолжал Чех настойчиво.

– Было пять тысяч, – ответил невольник. – Когда подняли бунт, нас оставалось меньше четырех. Когда перебили охрану, осталось две тысячи. А когда начали отступать через горы, было не больше тысячи… Теперь нас наберется ли двести, не знаю.

Сзади слышался конский топот. Чех оглянулся на подъезжающего Бугая с его воинами. А невольники уже все спустились с гор, многие сразу повалились в теплую дорожную пыль, другие неуклюже ставили носилки с ранеными друзьями под скалы, укрывая от жгучего солнца.

Чех сказал холодно:

– Бугай, приведи сюда людей и убей этих рабов. Они преступники.

Лех смолчал. Чех прав, а Рус неожиданно даже для себя вскричал негодующе:

– Чех! За что? Они ж нам ничего не сделали!

– Они нарушили законы, – сказал Чех жестко. – Они перебили стражу. Только за это надо карать смертью! А еще… Ты посмотри на них. Думаешь, в каменоломни посылают людей просто так?

Человек, который стоял перед ними, покачивался даже от порывов ветра, но и сейчас выглядел несломленным. Он мог быть вожаком разбойников, а его люди с их злобными лицами все могли быть сплошь убийцами, насильниками, осквернителями святынь, пожирателями детей…

Рус сказал печально:

– Да, ты прав. Но не надо обагрять кровью преступников наши благородные мечи и топоры. Мы не палачи. У них нет воды, а ночной холод убьет сегодня же еще половину. А завтра помрут и остальные.

Чех пожал плечами и, не удостоив взглядом беглых рабов, пустил коня дальше по дороге. Лех остался поболтать с Бугаем, а Рус убито вернулся к своим повозкам.

Так они и тянулись, вздымая пыль. Здесь, когда колеса не увязали, а стучали по твердому, волы повеселели, а измученные люди забирались в повозки. К Русу подскакал возбужденный Буська, радостно сообщил, что неподалеку наткнулись на ключ с холодной водой. Скот напоили, бурдюки наполнили.

Рус оглянулся на беглых рабов. Повозки тянулись мимо, а они уже почти все лежали на земле. Лишь с десяток стояли, прислонившись к каменной стене. Они ничего не просили, только провожали запавшими глазами повозки.

Он зачем-то слез с коня, а сзади над ухом шелестнул тихий голос:

– Они все умрут.

Он вздрогнул:

– Ис, не подкрадывайся так тихо! Я когда-нибудь тебя нечаянно убью.

Ис с печалью и скорбью смотрела на измученных людей. К ней подошла Заринка, в ее глазах отвращение медленно таяло, взамен пришло удивившее Руса сострадание. В темных глазах Ис была глубина лесного озера, которая его всегда пугала и притягивала. Заринка обняла Ис, и они стояли молча, разные, как день и ночь… и в чем-то одинаковые.

– Они умрут, – повторила Ис.

– Я знаю, – огрызнулся он.

– Им хотя бы воды, – сказала она с упреком. Заринка прижалась к ней крепче, словно передавала часть силы.

– Это беглые рабы, – возразил он. – Убийцы, воры, преступники. Разве у вас их не казнят? Но им дали возможность жить, работая в каменоломнях. Убили стражей, а это люди, у которых жены, дети! Прав был Чех.

– Прав, – ответила она тихо. – Но есть вещи выше даже правды.

– Что? – не понял он. – Что есть выше правды? Выше справедливости?

– Доброта, – ответила она тихо. – Милосердие.

Он стиснул зубы, отвернулся, стараясь не смотреть в сторону беглых рабов. Сейчас они тоже бегут от козней всесильной Коломырды, и кому нужна правда и справедливость?

Проехали все повозки Чеха, затем долго тянулись телеги Леха. Когда показались подводы Руса, он отъехал от Ис с Заринкой, но и спиной чувствовал немой укор. На облучке третьей телеги сидел Корнило, старый волхв, чем-то похожий на Гойтосира, такой же седой, длинные серебряные волосы на лбу перехвачены простым кожаным ремешком, темное лицо, нос крючком. Он остро взглянул на рассерженного Руса, чему-то усмехнулся, натянул вожжи. Кони охотно остановились.

В длинной белой одежде он был похож на духа, вставшего из могилы, – бледное лицо, горящие глаза, но Рус знал, что на самом деле Корнило во всем уступает Гойтосиру, тот редко позволяет ему даже помогать при жертвоприношениях. Может быть, потому Корнило и держался ближе к Русу, найдя в нем что-то родственное: тому тоже редко что удавалось.

– Что-то случилось? – крикнул Рус зло.

Он вскочил в седло, Ракшас заплясал под ним, чувствуя тревогу и растерянность всадника и не зная, куда кинуться.

– Да нет вроде, – ответил Корнило медленно, – мне показалось, что ты волишь что-то сказать.

У него был скрипучий голос, слишком резкий и сильный для старика. На коленях лежал посох с резным кругляшом, Корнило не забывал, что он – волхв, из-за пояса торчали крылья летучей мыши.

Рус ударил коня пятками, сделал круг вокруг повозки, крикнул зло, сердясь на себя и не понимая, почему