Багровое солнце, разбухшее и отяжелевшее, сползало к далекой полоске земли. Вся западная часть неба была красной, Рус понял подсказку богов, что в крови все-таки рождается новое племя, новый народ. За ночь земля и небо очистятся от пролитой крови, утро будет ясное, как смех ребенка, а небо окрасится лишь нежным румянцем…

К вечеру он оседлал Ракшаса, тот с готовностью помчался к воротам града. Стражей было еще больше, но одна из створок оставалась приоткрытой. Рус заметил среди кучки ­иудейских воинов двух скифов. Оба высились как дубы среди кустарника. Солнце блестело на выбритых головах и валунах голых плеч. Иудеи что-то торговали у простодушных скифов.

За Русом увязался неотступный Буська, гордый прозвищем оруженосца, как его называли иудеи, не в силах выговорить трудное слово «отрок». Его низкорослая, мохнатая лошаденка не отставала от горячего Ракшаса, неслась бок о бок, еще и норовила куснуть или хотя бы пихнуться в бешеной скачке.

В городе пришлось пустить коней шагом, вид скачущего всадника может напугать так, что снова схватятся за оружие, да и тесно, как они тут живут, скифы не выносят тесноты, а тут, как нарочно, все тесно, криво, переулки переходят в другие проулки и даже тупики, под ногами грязь, нечистоты, словно гадят прямо из окон.

Рус остановил коня подле дома Соломона, а Буська унесся дальше по улице в сторону дома Исхака. Повозка Соломона все еще стояла перед воротами. К конской морде подвесили почти пустую торбу с овсом, конь мерно ее встряхивал, выбивая застрявшие в складках зерна.

Соломон вышел навстречу, растерянный, с блестящими глазами, непривычно суетливый. Рус спрыгнул на землю, спросил жадно:

– Что решили?

Соломон сглотнул ком в горле, в глазах попеременно возникали то страх, то сомнение.

– В важных вопросах мы, иудеи, решаем… одинаково. Ну, почти всегда. Меня другое тревожит. Как ты такое сообщишь своему народу?

Рус удивился:

– Так же, как и тебе.

Он стоял перед ним могучий, чистый, как медведь под дождем, с ясным лицом откровенного, бесхитростного ребенка. Конь шумно дышал и тыкался мягкими губами ему в ухо. Соломон ощутил, что не может смотреть князю русов в глаза, словно замыслил что-то постыдное.

– Прости, – возразил он с усилием, – но твоя жена – это твоя жена. Что бы ты ни говорил, но мне, старому человеку, лгать не надо… Племя не взбунтовалось, когда ради женщины ты готов был подвергнуть их опасности дальней дороги в зиму, – это еще как-то понимаю, хотя все еще в голове не укладывается, но сейчас ты хочешь…

Он топтался на месте, переступал с ноги на ногу, мучительно подбирал слова.

Рус окинул взором сгорбленного иудея. Соломон видел, как скиф еще больше расправил плечи, в чистом лице проступила надменная гордость. Голос стал громче:

– Судишь по своему народу?

– Ну, хотя бы…

На улице в отдалении сразу же стал скапливаться народ. На страшного вождя Гога смотрели с ужасом, а когда он слегка поворачивал голову, тут же отворачивались, а то и прятались друг за друга, шмыгали за углы. Рус с презрительным сожалением оттопырил губу:

– Сколь жалок твой народ! Вы хоть иногда зрите на звездное небо? Да разве главное – выжить? Надо жить красиво и гордо. Мой народ меня поймет. Наши певцы поют не о богатой добыче, что захватывают наши герои, а о том, как сжигают ее, закапывают в землю или просто гордо проходят мимо! Нам идти дорогой подвигов, через грязь и пыль странствий, получая раны, вперед и вперед – к славной ­ги­бели!

Соломон морщил лоб, двигал губами, наконец сказал нерешительно:

– Да-да, конечно. Умом вас не понять, и нашей мерой не измерить. У вас особенная стать… гм… в такое можно только… м-м… верить. Ради красного словца или жеста можно и головой в дуб с разбега? Нам такое не дано, но я верю на слово. Господь создал разные народы. Одни умные, другие… гм… отважные. Если твой народ тебя поймет… Но ты уверен, что поступаешь верно?

В мужественном лице молодого князя дрогнула жилка. Рус на миг уронил взгляд, а когда заговорил, Соломон наконец-то уловил тревогу и даже страх:

– Нет, не уверен… Но как верно? Как велит Покон? Но Покон повелевал тем народом, из которого мы вышли. Но мы уже не скифы… хоть и зовемся ими. Даже мои братья увели уже не скифов, хотя они больше скифы, чем мы… Им не надо было так меняться, как нам.

– Почему?

– Чтобы выжить.

Соломон взглянул остро. Его народ, народ иудеев, чтобы выжить, изо всех сил цепляется за старые обычаи, старые заветы. А эти…

– Скифам бы не выжить, – объяснил Рус, голос его стал горячее. – Понимаешь? Мы пришли в другой мир. И чтобы уцелеть, нам либо надо было принести с собой всю могучую державу скифов, тогда можно не меняться, либо стать племенем этого мира. Наши волхвы на ходу переплавляли нас из скифов… прости, это звучит чересчур гордо, в русов. Придумывали новые обряды, одежду. Головы мы раньше не брили, женщин из чужих племен не брали… Ага, вот еще хотел спросить, да забывал: почему ваш народ ненавидит солнце?