дланью.

За ним следом вошло нечто похожее на колоду для рубки дров: крепко сбитый гном, т. е. широкий, как и я, мужик, только ростом мне до поясной пряжки, зато грудь, как бочка, моей почти не уступает, однако ноги совсем короткие, хоть и мускулистые. Он напоминал не то могучую деревянную колоду, на которой колют суковатые поленья, не то плаху из старого дуба для рубки мяса.

Окладистая борода падала на грудь, но и без нее я знал, что голова гнома сидит прямо на плечах, без всякой шеи, за счет чего этот человек, потомок переживших всемирный потоп в пещерах, короче еще на ладонь.

Его широкое, как луна, и мясистое, как припрятанная для себя мясником вырезка, красное лицо испещрено жуткими шрамами, нос срезан как ударом топора, жутковато чернеют дыры ноздрей. Когда на миг открыл рот, в обрамлении черной неопрятной бороды показались и спрятались два ряда желтых изъеденных зубов.

Я смотрел с неловкостью и понятным чувством вины, как смотрит каждый здоровый человек на урода или калеку. И хотя это вроде бы целая раса таких существ, но для моих чувств все-таки только множество калек, уродов, которые в переходах метро сидят прямо на полу с шапками между изуродованных ног.

Когда я встречал на Тверской или, скажем, Арбате такого вот гнома… там они назывались иначе, то со стеснением отводил взор. Естественная брезгливость здорового человека.

Зато гном смотрел на меня с понятным раздражением мужчины, которому приходится задирать голову, чтобы смотреть в лицо другого мужчины.

– Ваш спутник, – представил Куцелий. – Двоф, или, как говорят в простом народе, дварф. По-нашему же, просто гном или карл. Владеет всеми видами оружия, хотя сам предпочитает секиру, видит на три локтя под землю, неутомим, вынослив, хороший страж даже в дождливые дни, умеет стреноживать и седлать коней, собирать хворост для костра, чистить рыбу и предсказывать ненастье…

– Спасибо, не надо, – пробормотал я.

Оба мага вытаращили глаза, даже гном хмыкнул как-то подло, посмотрел подозрительно.

– Почему? – изумился Тертуллиус.

– Да так…

А Куцелий ударил себя по-бабьи руками о бедра, в самом деле широковатые, сказал плачущим голосом:

– Да вы знаете, каких усилий стоило заполучить именно гнома? Я-то полагал, вам это должно понравиться!

– Почему? – спросил на этот раз я.

– Ну, – воскликнул он, – это же так очевидно, что и объяснять как-то неловко… Ваш рост и его… Для мужчины рост – гм, едва ли не главное. По крайней мере, сразу видно, кто из вас выше. Даже издали. А внешность у вас так и вовсе героическая…

Он говорил с пафосом, очень серьезно, даже чересчур. Я переступил с ноги на ногу. Куцелий говорит вроде бы в мою пользу. В средневековье при дворах королей и королишек всегда были шуты и уродцы, служившие для потехи двора. При дворе русской императрицы Анны Иоанновны… если не перепутал, тоже было полно шутов, карлов и карлиц, всяческих уродцев. Скакали, пищали, строили жуткие гримасы, а тогдашние просвещенные вельможи хохотали, глядя на их ужимки. Все равно не понимаю, как можно веселиться, глядя на ужимки и гримасы. Но с другой стороны – телепередачи заполнены гримасами Бенни Хилла и подсказывающим гоготом за сценой…

– Не надо, – повторил я уже тверже, потому что я все-таки герой, а герой должен вести себя так, словно никогда не слышал о высшем образовании. – Плевал я на ваши традиции!.. Традиции – для слабых.

Тертуллиус удивился:

– Но все герои…

– Сильные сами создают правила, – прервал я. – Не понятно? Сила не в крепости мышц, а в дерзости.

– Ого, – сказал он очень почтительно, – да вы – супергерой! Архи, можно сказать даже ого-го, если сказать доступно. Но вы уверены, что вас поймут? Героем должен восторгаться простой народ. Потому все- таки у героя должна быть простая и ясная цель. К примеру, отыскать золотое сокро­вище.

Куцелий добавил быстро, видя мое кислое лицо:

– …и половину раздать простому народу.

– Отдам все, – буркнул я.

Куцелий возразил радостно, видя, что мое упорство дало трещину:

– Все нельзя. Герою нельзя быть умным, но и полным идиотом ни к чему. А вот половину… как раз. И народ не ощутит себя обиралой. Чрезмерная щедрость обозлит, начнут подозревать…

– В чем?

– Ну… в разном. Понимаете, это же люди! Подозревать, говорить гадости. Нет, половину – в самый раз.

Я сказал скрепя сердце:

– Я вижу, у вас ничего другого просто нет. Ладно, за сокровищем, так за сокровищем. И половину, так половину. Это по-нашему, по-братски.

Куцелий испугался:

– Лучше по справедливости!