из детских ручонок, поймал мой кивок, сразу повеселел, разлил в три чаши.

– Будьмо, – сказал он непонятно.

– Чтоб нас доля не чуралась, – пояснил Большеног.

– Ага, – понял я, – за то, чтоб лепше в свете жилося. Да и не только мне! Вам двоим тоже. Эх, гулять так гулять! Пусть и всем корчмовцам залепшает.

За соседними столами кубки звякали звонче, вино плескалось через края на скатерть и одежду. Маги раскраснелись, голоса звучали громче. Кто-то обнимался, призывая забыть старые обиды, другой хохотал и рассказывал что-то явно смешное, в глазах было удивление, что его не слушают, но сам же в магячьей рассеянности не заметил, что рассказывает про себя.

Воздух стал еще тяжелее, пропитанный запахом вина, мужского пота и приближающейся благородной блевотины. Дальняя стена плавала как в тумане, лиц за ближайшим столом уже не различал в почти непрозрачном воздухе, и хотя топор было вешать еще рано, я ощутил позыв выбраться из-за стола. Не тот позыв, что внизу живота, а где-то внутри груди, хотя там у варвара всего лишь крупное горячее сердце.

– Хороший был стол, – сказал я, поднимаясь. Тело мое слегка отяжелело, но мышцы требовали работы. – Но я не хотел бы засиживаться на пирах!

Витим кивнул уже почти по-дружески:

– Речь, достойная героя!

Большеног оглянулся на соседние столы:

– Сейчас философы начнут выяснять, сколько же эльфов на острие иглы… А лавки под обоими дубовые! Заденет ненароком… у нас и философия какая-то криворукая… Если такой лавкой по голове, то и «мама» забудешь. Только и останется, что с мечом в руке на дракона или на Великое Зло!

Но оба повеселели, потому что остаток кувшина разделят только на двоих. Мне показалось, что за моей спиной даже вскинули чаши и крикнули мне хвалу и здравицу, благо есть повод наполнить чаши по новой.

Дверь корчмы распахнулась прямо в страшное небо. Черный купол выгнулся круто, звезды собрались в россыпи, созвездия, их здесь в сотни раз больше, чем на Земле. Дрожь тряхнула тело, непонятный страх сразу протрезвил, а на загривке зашевелились волосы.

Грудь моя поднялась, я закашлялся от свежего ночного воздуха. Над головой бесшумно пронеслась огромная тень, волосы качнулись от ударной воздушной волны. Звезды на миг померкли, а затем я вздрогнул и похолодел от страшного зрелища: из-за темного края земли начал подниматься огромный, мертвенно бледный диск, изъеденный язвами, ядерными ударами, экологическими катастрофами, выжженный озоновыми дырами… Возможно, никаких ядерных ударов и не было, но у землянина моей эпохи такие язвы ассоциируются только с ядерными ударами, как у моего деда – с Тунгусскими метеоритами.

На той стороне двора у самых ворот колыхался красноватый свет факелов. Пятеро неподвижных мужчин разом колыхнулись и направились к крыльцу, где я стоял. Факелы в их руках шипели и пускали бенгальские огни, искры красивыми дугами падали и прикипали к темной земле багровыми точками.

Четверо молча поклонились, встали вокруг, освещая так, что, если какой дурак захочет швырнуть камнем, не промахнется, а я видел только лиловые пятна в чернильной тьме, пятый же проговорил внушительно:

– Доблестный Рагнармир?

Я подвигал лопатками, заново проверяя, не исчез ли меч за спиной. Пока пировал, настолько свыкся с этой приятной тяжестью, что сейчас ощутил бы себя голым без этой широкой перевязи и меча в по- варварски простых ножнах.

– Ну?

– Мы присланы сопровождать вас, доблестный герой, – сообщил пятый.

– А ты хто?

– Верховный церемониймейстер Брамдбембоус к вашим услугам, лорд!

– Ага… И куда сопровождать?

Он удивился:

– К королеве, понятно! Как же без королевы?

– Без королевы никуда, – согласился я.

Башни замка красиво и грозно вырисовывались на страшноватом звездном небе. Галактики и туманности сворачивались, как удавы, медленно вращались, оставляя за собой белесые следы, еще одна мертвая луна поднялась из-за края земли во всей жутковатой красе, пошла вверх, как баллон со смертельным газом. Темный край тут же заискрился электрической дугой, и, у меня волосы встали дыбом, сверкающим горбиком вздыбилось нечто еще более бледнее, мертвенное, страшноватое…

Третья луна, вдвое крупнее первых, поднималась тяжело и неспешно, тяжелая, как авианосец с полными трюмами. Первая уже взобралась на вершину небосвода и зависла над городом, заливая мир призрачным светом мертвяков и упырей.

Утоптанная земля незаметно сменилась булыжной дорогой, та привела к воротам замка, но еще раньше булыжники перешли в широкие, ровно подогнанные плиты из серого гранита. От прогретой за день стены веяло теплом. Темно-серые глыбы сцеплены одна с другой без цемента, все обтекаемо и сглажено, жук не взберется. Высоко вверху, чуть ли не на уровне звезд, звякало железо, мощно сопело. Там шумно чесались, икали, мне на голову, как падающие бревна, обрушились запахи чеснока, плохо прожаренного мяса и горелого лука.

Хриплый пропитой голос из-под темных облаков крикнул: