морду, ну подумаешь, тапочки принесла, всегда же приносила, почему такая бурная радость…

– Все, – сказал я наконец, – иди отдыхай. На место, Линда, на место!

Она с достоинством заковыляла на свой коврик. Для нее нет перерыва, девочка в полной уверенности, что всегда спала на этом самом коврике и тапочки приносила мне еще сегодня утром, когда я уходил ремонтировать видеомагнитофон «Электроника-12» своему соседу.

Второй ящик исчез под моим взглядом. Я даже не стал превращать его в воздух, в спешке просто стер, кости поднялись и начали складываться гораздо медленнее, я покрылся потом и закусил губу, передо мной разверзлись галактические бездны, дрожь сотрясает так, что застучали зубы. Я не отрывал взгляда, а плоть покрыла кости, оформилась в мышцы, пролегли сухожилия, вены, бледная кожа проступила наверху такая непрочная, что я глухо прорычал и стиснул кулаки.

Каролина так и осталась стоять с закрытыми глазами, проснуться я не позволил, снова и снова пробегал мыслью по всем нейронам, проверял каждую молекулу и каждый атом, не осмелился только заглянуть в ее воспоминания, их неприкосновенность очень много значила в том старом мире, откуда мы пришли, касаться их нельзя, вдруг да она в какие-то минуты раздражения страстно желала мне издохнуть, так что я лишь проверил всю материальную сторону, вздохнул, сотворил на ней ее самый любимый костюм: голубые, обтягивающие бедра джинсы и красную маечку с открытым животом, чтобы не закрывать блестящую в пупке золотую капельку пирсинга.

– Каролина, – сказал я негромко, – я люблю тебя, Каролина. Я очень тебя люблю…

Ее веки затрепетали, приподнялись. Мгновение она всматривалась в меня, затем с плачем бросилась мне на шею.

– Володька!.. А мне такое страшное снилось…

Я застыл, мысль сама по себе жуткая, а вдруг все эти годы видела сны, я прижимал ее вздрагивающее тельце, гладил по голове, целовал в макушку, шептал на ухо ласковые успокаивающе слова. Вдруг она резко отстранилась, глаза расширились, взглянули дико.

– Володя! Но ведь я умерла?

– Ты никогда не умрешь, – заверил я горячо. – Никогда! Мы с тобой отныне и навсегда – бессмертные.

Она прошептала с недоумением:

– Бессмертные…

Я сказал настойчиво:

– Я выполнил все, что обещал, Каролина. Кстати, я теперь не просто старше, а намного старше.

– На сколько? – спросила она с некоторым испугом.

– Намного, – ответил я злорадно. – Так что не отвертишься.

Линдочка недовольно урчала и с такой силой терлась о наши ноги, что Каролину шатало, она хваталась за меня, но всякий раз отстранялась и всматривалась с удивлением и недоверием.

– Ты не изменился, – сказала она обвиняющим тоном. – Разве это возможно?

– Я не изменился, – подтвердил я счастливо. – Я все тот же… Но возможно теперь все. Я могу быть всяким. Как и ты.

Она сразу же пощупала себя за бока.

– Правда?

– Убавить? – спросил я.

– Да!

Талия ее мгновенно заузилась. Каролина охнула и ощупала себя. Потом снова бросилась мне на шею, ее тело вздрагивало, снова разразилась плачем, слезы хлынули крупными жемчужинами, горячие и горько- соленые, прижимается так, словно старается войти в меня вся, и я с трудом удержался от жажды облечь ее со всех сторон собой, как бетонными стенами, что в те времена казались символом несокрушимости.

– Все хорошо, – шептал я на ухо. – Вот теперь мы навсегда…

Она вскинула заплаканное личико, жемчужные капельки бегут по щекам, спросила с недоверием и надеждой:

– И что… вот так можно и всех наших? Аркадия, Жанну, Михаила, Леонида…

– Можно, – ответил я просто. – Но не торопись. Сначала, наверное, восстановим твоих и моих родителей…

Еще не понимает, что уже сегодня будет на таком витке эволюции, что Аркадий, Жанна и все другие из того «приличного общества» покажутся не питекантропами, даже не лемурами или земноводными, а простейшими насекомыми. Восстановить всю нашу компанию тех лет, конечно, можно. Но на кой хрен? Общаться с ними невозможно, да и они в этом мире места не найдут. Выбрали свой путь, прошли так, как хотели. И закончили так, как ожидалось. Восстанови их, обидятся, в суд подадут.

Оживить всех старых друзей того времени, вообще всех людей двадцать первого, а то и двадцатого века… тогда почему не питекантропов, лемуров, кистеперых рыб, что первыми вылезли на сушу?

Каролина задумалась, я видел, как прикусила губу, в глазах растерянность.

– Но только… как же здесь будут родители?

– Создадим для них свой мир, – заверил я. – Подумаем, как лучше. То ли отдельную планету, назовем ее Землей и сделаем неотличимой от Земли двадцатого века… населим копиями всех людей того времени, то ли в виртуальный мир, они не увидят разницы. Все решаемо, Каролина!

Она повернулась к окну, что на всю стену, привычный рисунок звезд на глазах меняется, одни гаснут,