– Почему? – возразил госсекретарь. – Полагаю, программу ликвидации всех этих дикарских понятий о нациях и народностях начнем сразу же после… отмены Израиля. А пока нам всем шагать по лезвию бритвы!

Он виновато улыбнулся, мол, все-таки жаль, что нельзя просто так взять да и напасть на Израиль только потому, что это единственная страна, еще сохранившая независимость и не желающая с нею расставаться. Это раньше были свободны в объяснениях Македонский, Цезарь или Дарий, а сейчас надо обязательно, чтобы выглядело так, будто вынуждены, другого выхода не осталось, и вот с прискорбием приходится…

Еще до первой встречи с президентом, когда они вспомнили слово «эллинизиция» и его первоначальный смысл, были запущены в средства массовой информации материалы про израильское атомное оружие, единственное оружие, что не под контролем США, затем вроде бы спонтанно возникали дискуссии о том, что самое засекреченное от общественности оружие – это израильское, никто не знает, сколько его, где оно, в каком виде. А это значит, что наверняка изготовлено множество «чемоданных» бомб. Настоящий кошмар для спецслужб всего мира: если такие бомбы попадут в руки террористов, в пепел превратятся целые города! Есть ли шанс, что террористы или диверсанты сумеют провезти в Штаты и разместить в крупном городе? Увы, есть.

С этой подготовкой общественного мнения нужно было пройти по лезвию бритвы: и внушить достаточно осязаемую тревогу обществу, чтобы при вторжении войск в Израиль не было особого возмущения, и в то же время не всполошить сам Израиль. Конечно, определенные службы насторожатся, но нужно не дать им возможности нажать на премьера и правительство своей страны с целью принятия конкретных защитных мер.

Олмиц взглянул на часы, перевел вопросительный взгляд на президента. Тот кивнул, тотчас же зажегся экран, в окружении журналистов госсекретарь Бергманс, с бисеринками пота на лице, говорил:

– …у нас состоялись очень тяжелые переговоры с израильтянами по этой проблеме… Сейчас Израиль осознает всю серьезность происходящего. Поставки высокоточного израильского оружия недопустимы кому бы то ни было…

Олмиц заметил:

– Посмотрите на лица. Все журналисты уверены, что Израиль и на этот раз выйдет сухим из воды. Помните, израильский министр сделал многозначительную оговорку: «…если действительно сделали то, что неприемлемо для американцев», а наш цицерон сказал лишь, что «Израиль осознает…». На дипломатическом языке значит, что каждый остался при своем мнении.

– Хорошо, – сказал Гартвиг. – Он и должен сделать вид, что евреи снова нас имеют во все отверстия. Тем больше будет возмущения, криков, требований разобраться с хитрыми евреями.

Бергманс с кривой улыбкой выслушивал отзывы о своем интервью, а Олмиц повернулся к Герцу.

– Сегодня в израильской прессе промелькнуло очень любопытное сообщение. Главный раввин ЦАХАЛа, израильской армии, Шломо Горен, заявил, что военнослужащие неевреи, погибшие за свободу и безопасность Израиля, считаются прошедшими гиюр. Это вызвало бурю возмущения ортодоксальных евреев, а раввин Кирьят-Арбы Дову Лиор сразу же заявил, что такого не может быть ни в коем случае. Даже героически погибшие за свободу Израиля не могут быть похоронены на одном кладбище с людьми высшей расы, какой является избранный народ чистокровных евреев.

Герц проговорил озадаченно:

– В самом деле?

– Представьте себе. Ситуация неоднозначная, как видите. Надо ее раздуть как следует. Все-таки колбасной алии куда больше, чем ортодоксов, это они кладут свои жизни на алтарь отечества… которое отказывает хоронить их рядом с людьми, а только рядом с собаками.

– Ну уж и с собаками…

– Да ладно вам, перехлест совсем небольшой, кто заметит? А вот то, что погибших за Израиль отказываются хоронить с чистокровными евреями на одном кладбище, – это факт.

– Я сегодня же распоряжусь, – пообещал Герц. – Будут запросы, возникнет дискуссия. Шум поднимется сам, нам не придется даже подливать бензинчику.

Их взгляды встретились, в этом кабинете понимают, что шум можно поднять и в Израиле, и по всему миру, где живут евреи. Проблема в том, что в девяностые годы в Израиль хлынула масса евреев из России, которую чуть позже назвали «колбасной алией». Как раньше ездили за колбасой в Москву, так потом все ринулись в Израиль, где будет у любого возможность покупать колбасу ежедневно. Все бы нормально, ничего стыдного нет в том, чтобы поехать за колбасой, но вся проблема в том, что эта колбаса… свиная.

Большинство из приехавших не знает и не желает знать ни о каких запретах на еду, они преспокойно работают в субботу, не соблюдают еврейские праздники, даже Новый год отмечают первого января, а не в канун рош ха-шана. Однако они грудью защищают Израиль как от арабов, так и от всяческих нападок со стороны «прогрессивного человечества». Таких «нечистых» евреев в Израиле большинство, и вот это большинство тоже объявлено неполноценными. То есть они лучше, чем остальные: немцы, французы, арабы, славяне, американцы, поляки – что совсем уж свиньи, но эти евреи хуже чистопородных.

И потому недостойны даже после смерти лежать с ними на одном кладбище.

Файтер молча поглядывал на разговорившихся между собой силовиков и политиков. Немного ушли в сторону, даже сильно ушли, но это ничего, каждый либо изливает душу, либо выкладывает то, что его лично задело больше всего в этом «еврейском вопросе», будь он связан только с Израилем или вообще со всей диаспорой.

Олмиц, как глава ЦРУ, ревниво вспомнил и начал с жаром доказывать, что Израиль сам занимался терроризмом и продолжает заниматься и сейчас. Взять хотя бы поиск фашистских преступников по всему миру. У МОССАДа свои списки, он рассылает отряды убийц по всей планете, разве это не терроризм? Взять поимку Эйхмана, которого они отыскали в Аргентине, тайно захватили, держали в подвале, а чтобы вывезти его из страны, вызвали из Израиля правительственный самолет не то с министром торговли, не то экономики, неважно. Терроризм на правительственном уровне!

И это все опять же следствие их доктрины расового превосходства, когда евреям позволено в отношении неевреев все, границы государств для евреев не существуют, законы других государств для евреев тоже не святы, еще как не святы…