напугали, потому взорвала себя на пороге? Вы спасли многих людей! Если бы сделала еще хотя бы пару шагов…
Ее плечи зябко передернулись. Он видел, как побледнело смуглое лицо, в глазах метнулся запоздалый страх.
– Все кончено, – сказал он дежурную фразу, сам же ощутил ее тупость и никчемность, инстинктивно обнял ее за плечи, она тут же прижалась к его груди, плечи ее пару раз вздрогнули и затихли, успокаиваясь. – Все позади… Вы живете в этом городе?
– Да, – ответила она. – В двух кварталах. Но вы… необыкновенный человек! Как вы ее сразу раскусили! Вы, наверное, из МОССАДа?
Он улыбнулся, в ее голосе такая страстная надежда, что он окажется из этой сверхзасекреченной организации, что просто нечестно переубеждать, но он ответил абсолютно правдиво:
– Нет, я не из МОССАДа. Кстати, меня зовут Стивен.
– А я – Мария, – ответила она. – Мария Голдман. Ладно, если вы даже из МОССАДа, разве скажете?
– Логично, – согласился он. – Пойдемте отсюда. А то нас загребут для лечения от психических травм.
Она кивнула, выражение глаз изменилось.
– Да, так может сказать только американец.
– Почему? А вас разве не лечат?
– Только по серьезным причинам. Это у вас по любому поводу. И без повода тоже.
Участок улицы уже оцеплен полицией, их остановили, Стивен приготовился к долгим и неприятным объяснениям, однако полицейские лишь спросили, уверены ли, что могут о себе позаботиться сами. Стивен заверил, что могут, они с женой – круто сваренные, но все равно удивился, с какой легкостью их отпустили.
Все еще дикий первобытный мир, мелькнула мысль. Как было у первых поселенцев Америки, те тоже не знали специализированных лечебниц по психологической реабилитации.
Странно только, что в Америке евреи настроили этих лечебниц, а в Израиле их как будто и вовсе нет.
Мария легко поднырнула под желтую ленту оцепления, Стивен посматривал на ее окаменевшее лицо, в древне-диких глазах сверкает понятная жажда убийства. Здесь, вспомнил он, на этой древней земле родилось знаменитое: око за око, зуб за зуб, и сколько бы последующее христианство ни опровергало, ни насаждало свои более гуманные нормы, человечество предпочитает негласно придерживаться этой понятной своей справедливостью формулы: убийц – убить!
– Пойдем, – сказал он настойчиво, – теперь этим людям лучше нас помогут медики.
– А этим? – спросила она.
За огороженной лентой, которую охраняет полиция и набежавшие со всех сторон военные, толпится народ, там крики, плач, проклятия, а внутри ограждения над трупами склонились те, кто чудом выжил: мать над убитым ребенком, парень с залитым кровью лицом над девушкой, у которой вырвало плечо и половину грудной клетки. Санитары его пытались поднять и увести, но он прижал труп к груди и ничего не слышал, не видел, не чувствовал, кроме своего безутешного горя.
– Пойдем, – повторил он.
Марию пришлось буквально уводить силой, она то и дело останавливалась, на ее лице такая ярость, что он не раз ощущал рядом с собой жрицу, которая бестрепетно вскрывает грудь очередного пленника на жертвенном алтаре и вырывает оттуда еще бьющееся сердце, под крики толпы вздымая его над головой в окровавленной ладони.
– Господи, – проговорил он, подпустив в голос малость испуга, самую малость, – что за страна, что позволяет у себя такое? Куда смотрит полиция?
Она сказала сквозь зубы со сдержанной яростью:
– Это единственная страна, в которой уже взрывались иракские СКАДы, «катюши» из Ливана, самоубийцы из Газы и снаряды из Сирии, но все равно трехкомнатная квартира здесь стоит дороже, чем в Париже!
Он округлил глаза:
– В самом деле?
– Уж поверь, – ответила она с глубокой грустью.
Он залюбовался такими быстрыми переходами от деловитости, с которой перевязывала раненых, к ярости, а затем к темной печали.
– Да верю, – ответил он торопливо. – Вижу, потому и верю. А так бы… не знаю. Может, не поверил. В нормальной стране из таких мест уже убежали бы.
– Евреи ненормальные, – ответила она.
– А ты?
– И я ненормальная, – ответила она с гордостью.
Он искоса посматривал на ее древнеегипетский профиль, такие видел на стенах гробниц фараонов, прохожие испуганно поглядывали на его окровавленную рубашку. Время от времени кто-нибудь подбегал и спрашивал, не нужна ли помощь.
Стивен всякий раз вежливо благодарил, наконец сказал Марии со смешком:
