девушкам и толклись на площади перед епископским домом, будто пчелы перед летком.

— Нет, здесь нам счастье не улыбнется, — сказал капитан, — поедем в Рим, может, по пути встретим какое-нибудь местечко, пока не заполненное этими термитами.

— Осмелюсь утверждать, это было бы роковой ошибкой, — отозвался Петр. — Взгляните вон туда, наверх.

Капитан взглянул и в одном из окон епископского дома увидел маленькую женскую головку, отмеченную выражением беззаботной придурковатости.

— Saperlipopette![108] — воскликнул он. — Бьянка!

— Точно так, и никак иначе, — подтвердил Петр. — А где Бьянка, там и герцогиня Страмбы, а где герцогиня Диана, там и принцесса, и я не рискнул бы отрицать, что высокопоставленное римское лицо, чья свита сопровождает обеих дам, — не кто иной, как Его Преосвященство кардинал Тиначчо. Не так ли? — обратился он с вопросом к одному из солдат, который как раз заплетал хвост своего коня в опрятную косу.

— Почти так, — ответил солдат, насмешливо имитируя манеру Петра говорить.

— Как это «почти»? — удивился Петр. — Разве вы не из свиты кардинала Тиначчо?

— Да, из свиты, — ответил солдат, не прекращая своего занятия. — И сопровождаем герцогиню. Но о том, чтобы с нами ехала принцесса, — об этом мне ничего не известно. Может, она так мала, что я ее не приметил?

— Значит, принцесса осталась в Риме? — спросил Петр.

— Может, и осталась, — ответил вояка.

— Что вы на это скажете? — обратился Петр к капитану д'Оберэ.

— Только то, что сегодня нам позавтракать не удастся, — не больше и не меньше, — погрустнев, ответил капитан.

Меж тем Бьянка скрылась; и тут из епископского дома вышел молодой офицер; быстрым и решительным шагом он направился к путникам и, поклонившись, передал, что Ее Высочество, герцогиня Страмбы, желает говорить с синьором Пьетро Кукан да Куканом.

Проходя по сводчатым коридорам епископского дома, Петр в полной растерянности размышлял о том, что герцогине, скорее всего, не было вручено письмо, где герцог собирался сообщить, что он предполагает послать Петра своим курьером к Ее Величеству и просветить насчет радикальной, благоприятной для Петра перемены курса в своей политике. Если бы она получила это письмо, то не преминула бы в обращении к Петру употребить его новый титул маркграфа Трезантского, коим герцог его наградил. Но почему она покинула Рим и отправилась в путь, по всей вероятности, в Страмбу? И если уж отправилась, то отчего не взяла с собой особу, в Страмбе более всего ожидаемую, принцессу Изотту?

На все эти тревожные вопросы ему суждено было получить немедленный ответ; и когда он услышал этот ответ, его будто окатили ушатом ледяной воды.

Молодой офицер, сообщив о приходе Петра, ввел его в просторную комнату со сводчатым потолком, подобную тюремной камере, пустую, безо всяких украшений, где только пол был выложен большими плитами шлифованного белого мрамора. В комнате сидели Его Преосвященство, кардинал Тиначчо, и Ее Высочество, герцогиня Страмбская, занятая вышиванием какого-то очень мелкого рисунка по тонкому холсту, натянутому на деревянные пяльцы. Бьянка, грызя сладости, опиралась о ее кресло, привалившись к нему, словно скучающий без дела ребенок.

— Он дрался, — отметила идиотка, когда Петр уверенным pas du courtisan приблизился к ним и отвесил соответствующий поклон.

— Для меня большая честь быть готовым служить Вашему Высочеству и Вашему Преосвященству.

— Приятно слышать, — произнесла герцогиня, не откладывая вышиванья. — И тем не менее ваше присутствие в этом городе удивляет меня, синьор да Кукан. В письме, полученном мною вчера от моего супруга, он, между прочим, сообщает также и о том, что обстановка в Страмбе ему представляется очень напряженной и что ваше присутствие он считает там крайне необходимым. А сегодня вы здесь, да еще в обществе начальника страмбского гарнизона, капитана д'Оберэ. Надеюсь, я получу на сей счет удовлетворительное объяснение?

Выходит, она знает о письме герцога и все же относится ко мне неприязненно, отметил Петр. Это скверно.

И Бьянка, словно подтверждая правильность подобного наблюдения, проговорила:

— Держись, она навострена на тебя, как меч. Что это у тебя на руке?

— Тише, Бьянка, не перебивай, — молвила герцогиня и легонько потрепала идиотку по коротенькой толстенькой ручке. — Итак, синьор Кукан? Я слушаю.

Петр с хмурым выражением на обезображенном лице наклонил голову.

— Увы, смысл слова «удовлетворительное», которое употребили вы, Ваше Высочество, — произнес он, — находится в непримиримом противоречии с содержанием сообщения, которое я обязан сделать Вашему Высочеству.

— Избавьте меня, пожалуйста, от своего красноречия, — сказала герцогиня, откладывая вышивание. — Я хочу знать, почему вы здесь и что произошло в Страмбе.

Бьянка подползла к Петру на коленях и, жарко дыша ему на руку ртом, измазанным сладостями, с любопытством разглядывала эмблему алхимиков — змею, кусающую свой собственный хвост, — что украшала перстень-печатку, которую Петр носил на память о своем несчастном отце.

— Дай поиграть, — сказала идиотка. — Я люблю змей.

Петр не выразил желания исполнить ее каприз, и тогда она заверещала:

— А я хочу! Хочу!

— Разве вы не слышали, синьор Кукан? Вы должны отдать ей этот перстень, — приказала герцогиня.

Петр, с неудовольствием и в полной растерянности, снял кольцо с пальца и подал его Бьянке. Уродка тут же успокоилась и, сидя на земле, принялась облизывать изображение змейки.

— Так как же, синьор Кукан? — повторила герцогиня. — Я все еще жду ответа на свой ясный и вполне вразумительный вопрос.

— Полагая, что Ваше Высочество в Риме, я спешил к вам, чтоб сообщить о трагедии, разыгравшейся в Страмбе, к выразить свое глубокое и искреннее соболезнование. Его Высочество герцог совершенно справедливо оценили ситуацию в Страмбе как крайне напряженную, ибо прекрасно чувствовали, что граф Гамбарини строит против него козни, однако Его Высочество не могли предвидеть, насколько близок решающий удар, который Гамбарини ему готовит. Его Высочество герцог были умерщвлены вечером того же дня, когда делились со мной своими опасеньями о ситуации, сложившейся в Страмбе, и Гамбарини вместе с приспешниками, несомненно, в соответствии с заранее разработанными планами, совершил насильственный переворот.

Тут герцогиня резко поднялась, посиневшие уста ее задрожали, но не от плача, не от сожаления, а от гнева.

— И вы, синьор Кукан, вы, на кого герцог так безрассудно полагался, считая, что вы станете его помощником и охранителем, вы не только не смогли помешать этому преступлению, но, после того, как оно совершилось, не нашли ничего лучшего, как улизнуть? Это — обман доверия, нерадивость и трусость.

Петр остался сдержан и невозмутим.

— Это обвинение несправедливо, — заметил он. — Я не покинул поле боя, но бежал из поверженного города. Страмба пала не в результате военных действий, но в результате измены.

— Я хочу знать, что и как там произошло! — вскричала герцогиня.

— Что это ты, сударынька, кричишь, режут тебя, что ли? — произнесла Бьянка с полным ртом, обсасывая перстень. — Все там будем.

— Я хочу знать все, — уже спокойнее проговорила герцогиня, словно приняв близко к сердцу замечание компаньонки, и опустилась в кресло. — Все. До малейших подробностей.

Петр исполнил ее просьбу как можно лучше и как считал для себя наиболее полезным. Хотя он и не сомневался в том, что герцогине кое-что известно из предсмертного письма герцога, он начал с подробного рассказа о ходе полученной им аудиенции, слово в слово повторил лестные сентенции правителя на свой