Дрозд не вскочил, — вспорхнул легко, пружинисто. Цапля не ожидал такого. Когда-то сам учился у Дрозда дракам. А тут отмахиваться не успевал. Удар в челюсть сшиб с ног. И как достал такой заморыш? Второй, в сплетение, отправил башкой в угол. Кулак влипал в висок, в печень, по почкам.

Фартовый от боли не успевал перевести дух. Он рухнул около здания вокзала головой к ограде, а шнырь, выместив внезапно вспыхнувшую злобу, пошел к своей хазе вприпрыжку, посвистывая на ходу. Как вдруг услышал:

— Он, бери его! Только он так свистеть умеет, — увидел Дрозд милицейские мундиры и бросился наутек.

«Досвистелся», — мелькнуло в голове. Дрозд нырнул под состав. Едва выскочил, состав дернулся и пошел, набирая скорость. Это спасло от погони.

«Оторвался от мусоров», — шнырь перевел дух около незнакомого дома и кружными улицами, крадучись, миновал все освещенные места, пришел на хазу и сразу к Нюрке.

Недолго лежал у изгороди и Цапля.

Он не слышал тихих шагов. Кто-то в темноте наступил ему на руку, ойкнул испуганно. Зажег фонарь и сказал тихо:

— Мамочка! Это тот самый дядя. Я тебе о нем говорила.

Чьи-то руки ухватили его уверенно. Оторвали от земли, как куль картошки.

— Ох и тяжел гад, — перднула баба и, покачиваясь, понесла фартового домой, не спросив на то его согласия, не зная, жив он или нет.

Сзади еле поспевала девчонка. Она плакала. Ей было жаль Цаплю.

— Кого несешь, Ивановна? — спросил встретившийся участковый.

— Сожителя. Чтоб его! Нажрался с получки злыдня.

— Да откуда он у тебя взялся? — удивился участковый.

— Да что ж у меня дыры, что ль, нет? Иль я хуже других? — осерчала баба, забыв, что рядом дитя.

— Может, помочь?

— С тебя помощник! Я — домой, а ты куда его потащишь?

— Да на что он тебе? — не отставая ни на шаг, поспешал участковый.

— Сказать на что? Иль сам додумаешь?

— Ну ладно, хоть буду знать, что еще одной бабой на участке прибавилось.

— А то кем же я была? — возмутилась Ивановна.

— Да так… Не знамо чем, — отстал милиционер.

Девчонка торопливо распахнула дверь пристройки. Едва

мать перешагнула порог, захлопнула дверь, закрыла на ключ, накинула крючок.

Цапля не слышал, как его положили на лавку. Раздели, отмыли. Уложили в постель.

— Мам, он живой? — вздрагивала девчонка.

— Живой, что ему сделается? Но наподдали здорово! Не иначе счеты свели с ним ворюги.

— Мамочка, а он дышит?

— Черт его не возьмет. В обе сопелки пыхтит. Скоро очухается.

Мать с дочерью принялись очищать одежду Цапли. Как вдруг услышали:

— Дай сюда барахло мое.

— Лежи. Куда тебе? Оклемайся, — повернулась Ивановна к Цапле. Тот узнал ее. Она, знавшая фартового лишь по рассказу дочери, слезами залилась, упала головой в ноги:

— Спасибо, мил-человек, что меня от срама спас, дочку мою от позора сберег. И за подмогу великое спасибо. До гроба помнить стану добро твое. Храни тебя Господь!

Фартовый оделся. Сел на скамью.

— Попей чаю с нами, не побрезгуй, — предложила баба и засуетилась, накрывая на стол.

Девчонка, неумело обслюнявив его щеку, крутилась вместе г матерью.

Фартовый цепенел с непривычки. На столе появились варенье, булки, чай.

— Не хлопочите. Не надо, — робел Цапля, боясь бухнуть ненароком грубое слово. Как бы не оборвать эту простую мелодию— жизнь семьи, где его узнали и вспоминали, как человека. Может, единственные во всем белом свете…

Цапля растрогался. Смотрел на женщину, улыбаясь подбитыми глазами.

— Ты не думай, чуть разживемся, вернем тебе долг.

— Зачем? На что оно мне? Я в долг не даю, — прикусил вовремя язык Цапля. И, оглядев приведенную в порядок одежду, ботинки, вытащил три сотенных, положил на стол — Это вам за труды. Уж не знаю, как вы меня сюда закатили, но…

— За что обижаешь? Мы не нищие. Не побираемся. Был тугой момент, спасибо — помог. Но больше не надо, — запротивилась Ивановна.

— Не тебе, для дочки возьми. Ей| надо. Мне они ни к чему. Никого у меня нет. Сам себе голова. А одному что нужно? Пусть хоть какой-то толк будет! Не то все равно пропью. А так, глядишь и в другой раз сдыхать не оставите. А коль доведется, хоть схороните по-человечески.

— Не надо! — упорствовала Ивановна.

— Значит, нельзя мне сюда зайти? Если не берешь, я так понимаю, прогоняешь меня? — схитрил Цапля.

— Ты что? За доброе не гонят.

— Тогда возьми!

Ивановна неуверенно сунула деньги в карман.

Цапля вскоре ушел из пристройки. Найдя дом ростовщика, постучал. А Цыган заспанным голосом спросил из-за двери:

— Кто там?

Фартовый ответил уверенно:

— Свои.

Цыган провел Цаплю на кухню, пересчитал деньги, полагающиеся за проценты. И только тут глянул на фартового. Цыган ликовал, увидев, как изукрашена в синяки физиономия фартового. Он ничего не сказал. Но подумал: «Молодец, пахан, хорошо отделал бандюгу. Четко в лапах держит эту шваль. За меня красиво изукрасил. Так и надо. Иначе из них деньгу не выжать. Каждую мою болячку сторицей на этом гнусе выместил.

Цапля понял смысл довольной жирной улыбки Цыгана.

«Кайфует, лысая харя», — подумал фартовый. Решив не говорить, что отделал его вовсе не пахан, а всего-навсего Дрозд, — Цыган над этим смеялся бы еще сильнее, — ушел вскоре. Не поблагодарил, не попрощался.

Цыган торопливо захлопнул за ним дверь и спал в эту ночь уверенно, храпя на весь дом.

Дядя в это время перешел жить на другую хазу. Заметил, что за домом второй день следит подозрительный парень. И милиция с вечера закружила неподалеку. А кому хочется в их лапы попадать? Да и чутье, спасавшее не раз, подсказало: уходи…

Пахан торопился неспроста. Собрался в минуты. И вместе с Кабаном и тремя его кентами, которые нашли Дяде новую хазу, растаял в темноте двора, даже не выходя на улицу.

Едва банда миновала дворы, натренированное ухо пахана уловило постороннее дыхание, крадущиеся шаги за плечами.

Дядя дал знать фартовым, что «на хвосте» кто-то повис.

Кабан свернул в проулок, двое законников отстали и затаились.

Долго ждать не пришлось. И вскоре пахан услышал глухой стук тела о землю, приглушенный стон. От яростного удара в лицо клацнули чьи-то челюсти. Топот ног.

Вот кто-то запыхтел в темноте. Свой или чужой? Пахан встал за дерево.

Чужой. Это Дядя увидел враз. Одет не по-фартовому. Ботинки не на резиновой, глушащей звук, подошве, а на коже — жесткой, необношенной. Клифт светлый, заметный. Не серый и не черный, как у блатных. Рубаха белая, каких фартовые не носили.

Пахан коротко махнул рукой, ударил ребром ладони по сонной артерии. Бежавший рухнул в ноги. Дядя