уже зависли на яблоне в саду Ульяны. Бабка мигом позвала Ляльку:

— А ну, сыми своих сорванцов! У нас так не полагается. У соседей не воруют! Спрашивать надо! — нахмурилась старуха.

— Это из-за такого говна выговариваешь? Тебе детям яблок жаль? Сколько их сожрешь? — разинула рот, словно у себя в Одессе.

— Слушай, ты! А ну закрой рот! Вместо извиненья хамничаешь? В другой раз не позову! Спущу с цепи собаку. Пусть с ними разберется. Во! Шелупень приехала! — закрыла Уля калитку с треском за соседкой. А та, визжа и плюясь, шла по улице, понося Ульяну последними словами.

И кто знает, как сложились бы отношения семьи с жителями улицы, если б не сам хозяин. Он вскоре постучался к Ульяне:

— Прости, мамочка, моих босяков! Всю дорогу всухомятку ехали. Срать разучились. Увидели яблоки — стыд забыли. Больше не полезут. Не шкворчи на них.

— Ну дети еще ладно. А вот жена твоя… Эту к калитке не допущу!

— Помиритесь, голубушки! Она баба веселая! А что горло у ней широкое, так она из Одессы. Там нее бабы такие. Зато зла в ней нет!

Так это иль нет, улица не захотела убедиться и па всякий случай держали калитки закрытыми от

новых соседей. К ним присматривались настороженно.

Левушка, едва отоспавшись с дороги, пошел искать работу и устроился на асфальтовом заводе, где были неплохие заработки и, главное, всегда вовремя выдавали деньги. На работу он уходил в семь утра, возвращался по темну. Лялька, отмыв дом и семью, тоже устроилась медсестрой в поликлинику, но, посидев без зарплаты два месяца, ворвалась к главврачу, наговорила такое, что ее уже через час не только уволили, а и рассчитали.

Баба с победным видом вернулась домой и через два дня устроилась продавцом на рынке.

У Ляльки был особый дар. Она умела продать то, с чем другие сидели долгими неделями. Он беспощадно обвешивала и обсчитывала горожан. Ее стыдили, ругали, грозили. Ляльку это не чесало. Она не боялась никого.

Попытался как-то старик образумить, такое ответ услышал, весь базар в штопор свернулся от хохота. Но дед оказался въедливым и привел милицию, контролеров. Ляльку вывели из-за прилавка, предложили пройти в отделение милиции. Она поначалу кричала, ругалась, но когда поняла, что ей выписывают штрафную квитанцию, изобразил натуральный сердечный приступ… Он избавил ее от неприятных последствий. И баба стала осмотрительнее.

Мать Левы — смуглая, костистая старуха, удивляла жителей улицы больше всех. Несмотря на свои семьдесят лет, бабка никогда не выходила из дома не подведя брови и не подкрасив губы. Он не только постоянно красила волосы, но и делала укладку. Ее никто не видел в домашнем халате, старых тапках. Старуха частенько поругивала невестку за неряшливость в одежде.

Как уживались в одном доме эти две разные женщины, никто не знал. Они никогда не ругались меж собой. И только дети доставляли им хлопоты. Мальчишки с утра до ночи носились по улицам с визгом и криками, не выпускали из рук рогатки и палки. Лично познакомились со всеми соседями, с каждой кошкой и собакой.

О своем прошлом, истинной причине переезда, семья не рассказывала никому. Соседи не поверили, что появились эти люди здесь из любви к путешествиям и переменам. Но и предполагать что-то никто не решался.

Лева, несмотря на прожитые месяцы, ни разу не появился на улице пьяным. Хотя до того ли было человеку? Возвращался с работы пропахший асфальтом, потом усталостью. Каждый день он брал на обед несколько вареных картошек, пару огурцов, луковицу и кусок хлеба.

Семья становилась на ноги трудно. Это видели все. Они привозили в дом купленную по дешевке подержанную мебель. Одевались чисто, но очень скромно. И соседи чувствовали, что за плечами новоселов — в далекой теплой Одессе, осталось холодное горе, согнавшее людей с места. Но такое держат в памяти подолгу, не делятся сразу с первым встречным и не любят вспоминать вслух. Левушка со своими домочадцами ни к кому не набивался в друзья, ничего не просил, ни с кем не откровенничал.

Весною вместе с Лялькой вышел за дом на свой огород, снял рубашку и, взяв лопату, начал копать землю. Лялька тут же рыхлила ее граблями. Оба были заняты и забылись, не смотрели по сторонам на проходивших мимо соседей. Да и они, коротко поздоровавшись, торопились по своим делам, не задерживаясь. Вот только Михаил Селиванов, оглядев Левушку, остановился изумленно. И тихо присвистнул:

— Вот это да! Не ожидал! — вырвалось невольное. Лева оглянулся. Переловил взгляд соседа на свои грудь и руки, набросил рубашку на потное тело.

Мужчины обменялись короткими взглядами. Михаил свернул к своему дому, а Лева понял, что его раскусили. Он уже слышал, что сосед отбывал на Колыме большой срок. И, конечно, прекрасно разбирался в лагерных татуировках и наколках. Остальные соседи ни черта в них не соображали. Но Селиванов… Этого не провести. Он увидел и прочел всю биографию от начала и до конца. К этому лишь мелкие детали осталось добавить. Но нужны ли они кому? Лева никогда не выходил из дома без рубашки, опасался подозрительных взглядов, вопросов, а тут забылся. Ведь за домом, работал, свой огород копал. И на тебе, попался на глаза именно Селиванову

Левушка сделал вид, что ничего не произошло Но лицо горело не только от солнца и пота.

«Растреплется теперь всей улице. Хотя и я не пальцем делан, найду, что ответить», — реши для себя. И понял, он может охмурить всю улицу, ему поверят. Но не Михаил. Этот навсегда отказался признавать Левку и никогда не подаст ему руку.

Михаил, вернувшись домой, закрыл на амбарный замок калитку, ведущую на тропинку мимо дома нового соседа, и в тот же день прорезал другом месте.

Он даже на огород не вышел, хотя и собирался Дождался, пока одессит уйдет со своего участка чтобы не видеть его.

И Лева понял — у него появился враг.

Никто из соседей даже не предполагал, как до глубокой ночи, сидя у окна, наблюдал новичок за Селивановым.

О! Как много он передумал, как пережил все прожитое за эти долгие часы. Они показались ему вечностью.

Он переворошил всю свою жизнь. Мог ли поступить иначе, что-то изменить в ней? И, вздохнув, признал тихо: «Нет! Иначе был бы теперь на погосте! Как другие — смелые. Им нечего было терять, не для кого выживать».

…Левушка и впрямь был одесситом. Самым настоящим, коренным. Он родился в этом городе и любил его не меньше собственной жизни. В семье он был единственным. Не потому, что отец попался плохой или старый. Он был рыбаком. И однажды не вернулся с лова. Погиб в шторм, потому что зазевался капитан. Не увел вовремя судно с моря к причалу. И Левка в пять лет остался без отца, вдвоем с матерью. Она работала в школе, вела начальные классы и получала до смешного мало. На такую зарплату не прожить. Конечно, за отца назначили пенсию. Но и ею не похвастаешь. В Одессе с таким доходом только существовать. А мать была молодой, красивой. И ей со всех сторон сыпались предложения. Приличные и похабные. Одни жалели ее, другие — глумились.

Стоило ей поторговаться с рыбаками, чтобы продали рыбу подешевле, вот тут и начинались насмешки, скользкие предложения.

— Пошли под лодку! Тогда даром отдам! Ты мне, я тебе!

— А чего тут стыдиться, баба? Мы все живые люди! Вчера твой погиб, завтра я могу! Это море! Живи, пока оно дает жить! Чего зажимаешься? Едино, черви сожрут! Посмотри на других, чем они хуже тебя? Лишь тем, что безотказные? Зато сами и дети сыты…

— Ты не согласна со мной? Не подхожу? Чистенькая? Ну и валяй, пока не заштормил. Не маячь здесь! — гнали с причала.

Воровать рыбу из баркасов и лодок мальчишка научился быстро. Приносил домой столько, что мать удивлялась:

— Где взял так много?